Бесценность
С 2000-х годов российская внешняя политика гордится своим прагматизмом. Это, по мнению правящей группы, выгодно отличает ее от предшественников — «бесхребетных прозападных демократов» эпохи Ельцина, «наивных защитников общечеловеческих интересов» из команды Горбачева и «замшелых пролетарских интернационалистов» советского периода. Эффективный прагматизм, однако, всегда основан на ценностях. Оба российских руководителя недавно публично заговорили о ценностях, но эти разговоры звучат крайне отвлеченно. Правящая элита страны тем временем живет, подчиняясь жесткой целесообразности, и убеждена: ценности только тогда истинны, когда имеют соответствующий денежный эквивалент. Отвергая «чуждые» западные ценности, противопоставляя им выдуманные свои, а на самом деле не исповедуя никакие, Россия требует к себе уважения как к равной, но выглядит при этом довольно подозрительно. В этом — фундаментальное препятствие к развитию тесных отношений России с наиболее развитой частью мира — Западной Европой и Северной Америкой. И никакая «труба», никакие «обмены активами» этого препятствия не устранят в принципе.
Отсутствие стратегического видения
За последние восемь лет у России было несколько «внешних политик», существенно отличавшихся друг от друга. После 11 сентября 2001 года было заявлено стремление вступить в стратегический союз с США и серьезно сблизиться с Европейским союзом. Через три-четыре года Москва сошла с орбиты Большого Запада, в который до тех пор стремилась вписаться, и стала формировать свою собственную «планетарную систему», пока не конфронтируя, впрочем, с несостоявшимися партнерами. Еще через пару лет Москва попыталась принудить Запад к партнерству на своих условиях. Вместо партнерства, однако, последовали рост напряженности, война нервов, а затем и настоящая война на Кавказе. К осени 2008 года российско-западные отношения стали хуже, чем когда-либо за предыдущие четверть века. Дальнейшей эволюции отношений в сторону нешуточной конфронтации помешал мировой кризис.
Стоп! Если главной целью политики России («Стратегия-2020» и др.) является модернизация страны, то как оценить курс Кремля по отношению к группе стран, являющихся важнейшим внешним модернизационным ресурсом России? Остается одно: кивать на «злокозненный Запад», «антироссийский заговор мировой закулисы», которая «всеми силами стремится…». и проч. Достаточно взглянуть на Китай. Его руководству уже четвертое десятилетие удается обеспечивать оптимальные внешние условия для развития страны, в первую очередь благодаря отношениям с США. При этом именно подъем Китая, а не России, более всего меняет глобальную картину мира и приковывает неослабное внимание Запада. Вывод один: острую стратегическую недостаточность не компенсировать ни многочисленными симулякрами — «стратегиями», «концепциями», «доктринами», ни пресловутым искусством организации операций.
Реактивность
Отсутствие устоявшихся ценностей, дефицит стратегии обрекают Москву на реактивное поведение. Российское руководство гораздо лучше знает, чего оно не хочет — расширения НАТО, повторения «цветных революций» и проч., — чем того, что, собственно говоря, оно само хотело бы выстроить. В результате на таком важном направлении, как отношения с бывшими советскими республиками, важнейшей задачей становится противодействие распространению иностранного — прежде всего американского — влияния. «Большая игра» привлекает и затягивает, а тем временем собственно российские интеграционные проекты — ОДКБ, ЕврАзЭС, Таможенный союз — остаются в полуживом состоянии. За последнее десятилетие Москве, претендующей на статус великой державы и гаранта региональной безопасности, не удалось решить ни одного замороженного конфликта на ближайшей периферии российских границ. Причина очевидна: нерешенность конфликтов долгое время использовалась как инструмент блокирования расширения НАТО. Ясно, что критерием самостоятельности России, о которой так много говорят в последнее время, является не столько готовность противостоять и противодействовать, сколько способность сформулировать собственную повестку дня и ее инициативно реализовать.
Болезненная озабоченность Америкой
Самостоятельности мешает неизбывная, болезненная озабоченность Америкой. Считая США главным противником, российская политическая элита ожидает скорого заката Америки, жестко критикует политику Вашингтона и одновременно копирует ее. Психологически это понятно: в Москве болезненно воспринимают «победу США в холодной войне», винят американцев в лицемерии, двоедушии, вероломстве. И при всем этом отрицании Соединенных Штатов — Америка, ее действия и их объяснение остаются моделью. За последнее время Москва последовательно взяла на вооружение практику «гуманитарных интервенций», «одностороннего признания независимости», «распространения национального законодательства за пределы собственных границ» и проч., что еще недавно рассматривалось как совершенно противоправное и абсолютно недопустимое. Такая добровольная привязка к США не только искажает российскую политику, лишая ее возможности реализации собственной позитивной модели поведения, но и ведет к тиражированию Москвой ошибок тех или иных американских администраций.
Одиночество
В последние годы в России стало модно бравировать одиночеством, в котором усматривался, по-видимому, какой-то отблеск величия. Сразу вспоминается Александр Третий, который мог «велеть Европе подождать, пока российский государь завтракает». На деле реальность не столь величественна. К началу 2009 года у России сложились напряженные отношения с США, прохладные с Европейским союзом, холодные со странами Балтии и Польшей, конфликтные с Украиной, враждебные с Грузией. По принципиальному вопросу признания Абхазии и Южной Осетии к России не присоединился ни один из ее союзников по ОДКБ, ни один из интеграционных партнеров из ЕврАзЭС, ни даже союзный Минск, не говоря уже о новоявленных партнерах из умозрительной аббревиатуры БРИК (Бразилия—Россия—Индия—Китай — Ред.). Одиночество — конечно, не то же самое, что изоляция, но достаточно серьезный повод задуматься. Как заметил в одной приватной беседе один высокопоставленный китайский дипломат: «Не понимаю, зачем России приобретать все новых врагов?» Действительно: задача внешней политики — привлекать друзей и союзников.
Самоизоляция «решателей»
Проблемы российской внешней политики неизбежно отражают общие проблемы российской политической системы, отсутствие в ней действенных институтов. Сверхцентрализация процесса принятия решений, его полная непрозрачность подталкивают к выводу, что бремя принятия всех важнейших решений лежит на плечах одного, максимум двух человек. Это крайне рискованно. Достаточно посмотреть на «цену победы» в последней газовой войне с Украиной: помимо миллиардных убытков, репутация России в Европе как надежного поставщика энергоресурсов разрушена окончательно. Царистская модель президентской власти и соответствующая ей «монаршья» модель внешней политики; полное господство закрытой правительственной экспертизы при фактическом игнорировании экспертизы внешней — все это скорее предпосылки грядущих поражений, а не побед.
Проблемы российской внешней политики можно перечислять долго. Это и неумение пользоваться «мягкой силой», и упор на силу «жесткую»: демонстрации военной мощи, угрозы размещения или перенацеливания ракет, перекрытие газовой «трубы», торговые санкции, депортации. Это и высокомерие по отношению к соседним государствам, вышедшим, как и Россия, из СССР. Особенно достается Украине, так и «не сложившейся» пока в государство-нацию, «криминально-коррумпированной» и т.п. — при том, что многие проблемы двух крупнейших республик бывшего Союза очень схожи. Не замечая, по-видимому, эффекта, производимого таким высокомерием, российские деятели продолжают развивать идеи о «второй Европе», которую предполагают построить на базе СНГ, надеясь, по-видимому, таким образом поставить Россию на равную ногу с «Европой первой» (ЕС). Надо иметь в виду, однако, что страна, открыто проповедующая великодержавный эгоизм, не может стать интеграционным магнитом по определению. Ни Казахстан, ни Белоруссия, ни Армения не горят желанием лечь в основание нового российского центра силы.
Создается впечатление, что российская внешняя политика покинула ХХ век сразу через две двери — одну, ведущую в XIX век, и другую, открывающуюся в XXI. Сейчас эти две линии, очевидно, столкнулись, в результате чего возник тупик. Выход из него — в формировании современного внешнеполитического мышления в российской национальной элите и в формировании самой этой элиты. Не будет достойной элиты — не будет и гражданской нации, а «национальные интересы» будут произвольно определяться произвольно сменяющими друг друга узкими группами лиц.
Дмитрий Тренин