Идея демократии на наших глазах становится незащищаема на Ближнем Востоке, где в результате демократических выборов и народных революций складывается исламистский интернационал.
Юлия Латынина
Нам раньше объясняли «Ну да, вот Гитлер пришел к власти в результате демократических выборов, но это было один раз». Как известная поговорка, «один раз еще не контрабас».
Но ребята, уже не один раз. Вот Октябрьская революция – что ни говори, но народ поддержал большевиков. Вот китайская революция – что ни говори, а народ поддерживал Мао. Вот Гитлер. Вот теперь вам выборы в Египте. Вот вам то, что происходит в Сирии. Нет, ребята, уже слишком много раз для того, чтобы говорить, что в бедных странах, когда народ выражает свое мнение, это кончается абсолютно офигительно.
Одновременно мы присутствуем при кризисе демократии в богатых странах. Потому что когда в Греции, живущей в долг, как, впрочем, и вся Европа, и живущей в долг, именно благодаря демократии, халявщики выходят на улицу, когда мужик, который в железной дороге получал 80 тысяч евро за то, что он был обходчиком, говорит «Я не хочу, чтобы сокращали мое рабочее место – я хочу, чтобы мне вынули и положили откуда-то деньги, и меня не волнует, откуда вы их положите, и меня не волнует, что моя железная дорога приносит в год 600 миллионов евро убытка, и что только 400 миллионов евро тратится на зарплату, меня это не волнует». Когда оказывается, что в Америке, оказывается, 49 миллионов человек сидит на продуктовых карточках. Когда оказывается, что средняя американская зарплата где-то 32 тысячи долларов приблизительно равна сумме социальных бенефитов… Сумма социальных бенефитов даже немножко больше. То есть, в принципе, человеку работать не очень выгодно. И мы должны понимать, что вот эти вот ребята, которые из движения «Оккупируй Уолл-Стрит», они не совсем безработные. То есть они – безработные, но каждый из них получает в среднем в год от американского государства 32 тысячи долларов. А эти 32 тысячи долларов американское государство у кого-то забирает. И вы знаете, не у того, кто зарабатывает тоже 32 тысячи долларов, а у того, кто зарабатывает гораздо больше. И вот эти ребята, которые получают 32 тысячи долларов, приходят на Уолл-Стрит и тем, кто зарабатывает для них деньги, говорят: «Поделитесь. Мы вас не любим».
И еще раз повторяю. Как-то так вот казалось после краха Советского Союза, что сейчас идея демократии полностью восторжествует как идея всеобщего избирательного права. И, вот, у меня есть нехорошее подозрение, что прошло очень небольшое количество, буквально пара десятков лет, и вместо этого мы присутствуем при системном кризисе демократии. Не идея выборов, не идея самоуправления, а, еще раз повторяю, идея демократии в том смысле, которая называется «Демократия, всеобщее избирательное право».
У меня есть очень печальное подозрение, что Россия тоже попадает в эту историческую ловушку. Потому что когда российский средний класс, российские самостоятельные люди в количестве 200 тысяч, пусть 300, пусть 400 выходят на улицы и говорят «Нас достало», правительство говорит: «А вы знаете, сколько вас? 200? 300 тысяч? А знаете, сколько в России мужчин работоспособного возраста, которые принципиально не хотят работать?» По данным экспертов, писавших Россия-2020 (стратегия) 6,3 миллиона. А сколько в России чиновников? 1,6 миллиона. В начале 2000 года чиновников у нас было чуть меньше миллиона 200, по-моему, это где-то был миллион 160 тысяч, а сейчас больше 1,6 миллиона, по-моему, где-то миллион 640.
Вот, понятно, что не все эти чиновники так замечательно себя чувствуют как начальница 28-й инспекции Ольга Степанова, чей муж разведенный, якобы, у нас обзаводится там вилами в Дубаи. А у нас еще миллион ментов. Понятно, что не все они так себя хорошо чувствуют, как эти майоры Карпов и Кузнецов из неприкасаемых, которые тратят по миллиону долларов в год. Ну интересно вот там, миллион ментов, ну и близких к ним силовиков, полтора с лишним миллионов чиновников, шесть с лишним миллионов мужчин, которые просто не хотят работать. Сколько вас там? 200 тысяч? А вы знаете, вам не кажется, что большинство не за вас?
Вот и думая, что будет, у меня есть ощущение, что, в принципе, ситуация может кардинально поменяться, только когда в мир вернется война. Это очень тяжелое, очень неприятное предсказание и вовсе не хочу, чтобы война вернулась в мир.
Так вот я боюсь, что мы живем в исторически достаточно ограниченный период времени, когда конкуренция между государствами очень ослаблена после конца Советского Союза и до выработки какой-то другой, новой геополитики. И я думаю, что 2 вещи может измениться. Одна называется это Китай. Вот, все-таки, один из системных тупиков, в который зашел мир и в котором он пребывает, это отказ от колониализма, отказ от принципа «Кто сильней, того и тапочки». Это отказ, который позволил людоедским режимам в экономически несостоятельных странах жить за счет природной ренты, эксплуатировать ресурсы, импортировать все остальное, не допускать возникновения в своих странах мощной национальной буржуазии, еще при этом все время кричать «Нас обидели. Нет Третьему или Четвертому Рейху».
Теперь с Европой и Америкой все понятно, можно на них сколько угодно это кричать, они воевать не будут. Но на горизонте есть Китай, это динамическая держава, которая подняла из нищеты 400 миллионов человек, которая пока не делает никаких системных ошибок, вот, элита которой (я имею в виду Коммунистическую партию, которая играет примерно ту же роль, что аристократия в Англии) принимает необыкновенно продуманные системные стратегические решения. Я не говорю, что эти решения замечательные со всех точек зрения, особенно с точки зрения демократии. Я имею в виду, что, как правило, эти решения абсолютно точно стратегически правильные. И у этой страны есть элементарная проблема: если она хочет развиваться теми же темпами, ей нужны природные ресурсы за границей…
Мне было, не знаю, 5 или 6 лет, и меня родители вместе с моим тогдашним приятелем Антоном Носиком, то есть мы с Носиком знакомы ровно 40 лет, в Крыму повезли в отдых на бухту. Был там какой-то местный родник и завален он был весь стеклом от битых бутылок, рядом лежали еще парочка бутылок. И мы как увидели это битое стекло, тут ж начали эти бутылки бить. «Вы чего делаете?» — говорят родители. В следующий час мы, дети с тем же увлечением, с которым мы это стекло били, мы его, наоборот, выгребали и вытаскивали битые бутылки из родника.
Я понимаю, что мотивация взрослого человека сложнее, чем мотивация детей. Вот, каждый раз, когда я приезжаю в Грузию и вижу грузинских полицейских, я вспоминаю этот родник и эти бутылки. Потому что да, грузинский полицейский не берет взяток из-за высокой зарплаты, из-за страха наказания, из-за неминуемой в случае увольнения потери социальных бенефитов. Глава грузинского МВД Вано Мирабишвили не случайно стоит в здании патрульной, а не криминальной полиции. Потому что во всем мире патрульные – это самая большая проблема. Но еще нынешний грузинский полицейский тащится от того, что он не берет взяток – он от этого ловит кайф, у него драйв. Вот, 6 лет назад он, вернее, тот его предшественник, который сейчас выгнан из полиции, угонял машины, торговал наркотиками, крал людей. От всего этого он тоже тащился. Он кайфовал, что он такой крутой, что все лижут ему подметки, что он может зайти к любому обувщику в квартале и попросить бесплатно починить ему сапоги. А сейчас у него кайф от того, что он не может зайти и не может попросить бесплатно. У него изменился национальный характер.
Так вот из этого следует 2 вещи. Первая. Вот, всякие разговоры о том, что менять надо де не власть, надо начинать с себя, расти, духовно развиваться, это все фарисейство. Менять надо именно власть. Стадо ведет себя, так ведет вожак. Стоять на фоне кооператива Озеро и рассказывать, что, вот, мол, в фальсификациях виновата некая там забитая злобная тетка из УИКа, которая подкидывает бюллетени, это безнравственно и бессмысленно. Рыба гниет с головы, Россия гниет с Кремля.
Второе. Мы в распаде нашего общества дошли до той стадии, когда реформа без революции невозможна. Но и революция без реформы бессмысленна. А реформа, если не обесценивать этого слова, реформа с большой буквы – это именно когда государственный деятель, не президент, не политик, государственный деятель меняет характер нации.