Если в январе-феврале 15-го года враг нас крыл так, что мы чуть ли не ползали, то когда мы выстроили всю оборону и наша арта показала свою мощь, мы ходили по своей территории в плавках».
C подполковником в отставке Виталием Барановым или Бибой, мы познакомились в 2015 году, во время моей командировки в село Водяное (Донецкая область). На тот момент Виталий исполнял обязанности командира 90 батальона 81 бригады. Тогда Биба отказался давать интервью, поясняя, что сейчас не время. Но спустя два с половиной года, уже в Киеве, мы поговорили с ним о том, какой была служба у военного инженера в качестве командира на достаточно сложном участке фронта – районе ДАПа. За год, проведенный в зоне АТО, Виталий удостоился двух орденов Богдана Хмельницкого: второй и третьей степени. Недавно он принимал участие в конкурсе на должность главы Государственной службы по делам ветеранов войны и участников АТО.
Я НЕ ВИДЕЛ И ДО СИХ ПОР НЕ ВИЖУ В ЭТОЙ ВОЙНЕ КАКИХ-ТО ТАКТИЧЕСКИХ ЗАМЫСЛОВ И ЦЕЛЕЙ.
Я кадровый военный. Родом из Житомирской области. Учился в Каменец-Подольском Высшем военном инженерно-командном училище имени маршала инженерных войск Харченко. Его расформировали в 2013-м. Последнее место службы – понтонно-мостовая бригада. Живу под Вышгородом – там как военному мне дали квартиру. В 2004 году я ушел на пенсию, потому что не мог смотреть, как уничтожают армию.
Майдан я поддерживал, а после Крыма понял, что надо идти служить. Пошел в военкомат. У меня специфическая профессия – сапер, и поначалу меня не хотели брать. Как мне говорили: саперы не нужны. Пришлось подключать своих военкоматовских друзей, чтоб помогли. Я по званию подполковник, но дал добро идти на должность старшего лейтенанта. Меня это не ело — воевать я шел не для каких-то льгот. У меня, как у сапера, было УБД, пенсия и звание. Я шел для того, чтобы передать опыт и знания. Своей жене, о том, что иду служить, я сказал за сутки до отправления, и ей пришлось смириться с моим выбором: зная мой характер, других вариантов быть не могло.
Когда я приехал в Житомир, а 90-й бат тренировался на базе 95-й бригады, мне предложили капитанскую должность. Но в октябре 14-го сформировалась 81 бригада, в которую наш батальон вошел первым. По должности я был помощником командира батальона по оперативному обеспечению, в которое входили инженерное, химическое топографическое обеспечение.
Есть такой нюанс: добровольцы, которые поприходили на полигон, около 10 дней находились там сами, без офицеров, без никого. И поэтому те, кто были расположены к употреблению алкоголя, спились в свой коллектив. Когда туда заходили офицеры, побороть то, что сложилось, было тяжело, потому что офицеров было намного меньше, чем солдат. Поэтому, придя на полигон и увидев эту пьяную «орду», я сразу пошел к ИО командира 95-й бригады и попросил отдельное помещение, для себя и своих саперов. В итоге мы проводили занятия отдельно от всех — подразделение стало управляемым.
В начале ноября 14-го года мы пошли на рекогносцировку под ДАП. Наша рекогносцировочная группа поехала в Тоненькое, там находился наш штаб, а в Песках были группы, которые готовились к заходу в терминалы донецкого аэропорта.
Если говорить о ДАПе, то я до сих пор не понимаю смысла его удержания. В моем понимании как инженера аэропорт надо было держать в двух случаях: для того, чтоб готовить наступление или линию обороны за ним, а он какое-то время был бы тем сооружением, которое бы сдерживало противника. Его следовало заминировать и подорвать, когда враг зашел бы туда.
Но ни у кого не было опыта, и все думали, та от кого нам обороняться? От каких-то боевиков? Беда в том, что вся эта война проходила на «авось». Я не видел и до сих пор не вижу каких-то тактических замыслов и целей. Оборона аэропорта мне напомнила фильм «Д’Артаньян и три мушкетера», там была фраза «Я дерусь, потому что я дерусь», так и здесь — мы обороняем, потому что мы обороняем.
Меняя 79-ку, и 95-ку, в район ДАПа мы заходили тогда, когда сдали старый терминал – ноябрь 14 года. И в терминал, и на диспетчерскую вышку мы привозили продукты, вывозили бойцов. Но проезжая все те точки, я нигде не увидел каких-то попыток укреплений, да и делать их там было не из чего, новые здания – это в основном гипсокартон. Я считаю, что в таком случае оборону надо было делать вдоль взлетки, тогда сепары не смогли бы идти на штурм, ведь вокруг полкилометра поля. Еще в декабре я бил тревогу, что так не должно быть, но ведь там было полно командиров, а кто такой я? Никто! Ясно, что ко мне никто не прислушивался.
Но ошибки повторялись и после потери терминала: за ним был опорник, назывался «Домик рыбака». И туда загнали 30 человек, которые держали оборону одного домика. Если бы к ним выехал вражеский танк и дал пару залпов – домик бы превратился в склеп.
На войне должен быть железный принцип — растягивать оборону. Закапываться. Но тогда браться за лопату многие считали ниже своего достоинства, поэтому все сводилось к тому, что все сидели в одной точке – выезжали пострелять, многие гибли, а оставшиеся уезжали обратно. Выжил — слава Богу, не выжил – увы. Очень позорным был период, когда в ДАП надо было заходить через сепарские блокпосты. Враги ведь считали, сколько людей заехало, сколько выехало. А потом проводили провокационные действия, чтоб наши открывали огонь. И я считаю, что уже на тот момент вместо этого цирка, надо было выводить людей из аэропорта, но мы игрались дальше.
Многие вещи, которые делались в тот период, не были спланированы, и как правило это была инициатива тех, кому не все равно. Мы тоже делали, что могли. Например, с покойным инженером из 93 бригады, Шипом, (Александр Цысар ) мы вместе ездили и согласовывали минные поля: где что ставить, занимались разминированием. В марте взялись за оборудование такой важной позиции, как «Муравейник». Правда, это случилось уже тогда, когда комбат Олег Кузьминых попал в плен, его зам — в госпиталь, а меня назначили ИО командира батальона.
Если честно, поначалу мне было очень непросто, потому что работать со своими саперами, которых ты уже хорошо знаешь, – это одно, а взять сходу под командование целый батальон – задача непростая. Я, как инженер, вооружение знал ознакомительно, а тут пришлось моментально изучать, как все работает. Но самое тяжелое — после подрыва ДАПа, когда в один момент из бата у нас погибло 25 человек, а 16 попало в плен, все бойцы были сильно деморализованы. И они не сразу меня восприняли. А для того, чтоб это произошло, нужно было, чтоб они в меня поверили. Когда я разговаривал с солдатами, они говорили, что мы манали эту войну. И из этого состояния их надо было как-то выводить. Я беседовал с хлопцами по несколько раз в день, но при этом мне пришлось выслушать много гадостей в адрес офицеров, что все говнюки. Правда, хочу отдать должное командиру роты огневой поддержки, Валере Мельничуку, он свою роту нормально держал, и она на тот момент была единственной управляемой ротой. Мне надо было понять, на чем можно сыграть, чтоб как-то поднять бойцов из угнетенного состояния. Поэтому я не просто отправлял их на задания, а ездил с ними. Вместе с саперами мы выдвигались для подготовки позиций. Поначалу я даже сам водил «Урал», потому что больше некому было. И после нескольких таких выездов, бойцы понимали, что командир вместе с ними. Был момент, когда враг подбил нашу машину: и мы с одним бойцом пешком добирались к нашим. По рации нам сообщили, что мы можем нарваться на сепаров, которые нас засекли, но этого не случилось. Вот так постепенно мои бойцы воспрянули духом.
Через какое-то время на оборудованные позиции выводились снайперы вместе с разведкой. И после этого туда потихоньку начали заходить подразделения. Я стал учить их окапываться, занимать оборону, рассказывать, что при хорошей обороне – враг не так страшен, как его рисуют.
А еще к нам в батальон пришел нормальный начальник артиллерии, он научил парней стрелять так, что когда выходила арта, наши бойцы могли спокойно курить, потому что знали, что те отработают на 5 баллов.
И главное, что произошло тогда — люди поверили не только в меня как в командира, а и в самих себя. И если в январе-феврале 15-го года враг нас крыл так, что мы чуть ли не ползали, то когда мы выстроили всю оборону, когда наша арта показала свою мощь, мы ходили по своей территории в плавках. Ведь сепаратисты боятся силы: если они получают достойный ответ, то уже не лезут — если они где-то против нас что-то применяли, получали тут же очень жесткий ответ.
Еще один важный момент: тогда не было взаимодействия между подразделениями, что находились рядом с нами. И я ездил знакомиться с соседями, а именно с 93-й бригадой, которая стояла на «Зените» и в Авдеевке. Нашей частью были села Опытное и Водяное. Я пригласил других командиров к себе в гости на КП. Мы с ними сели, попили чай. Затем на карте каждый показал: где, что у кого находится. Я им сказал, мужики, у вас есть свои точки, откуда вас кошмарят и туда вы направляете свою арту, а у меня свои, но почему бы нам не сделать слаженный график и работать вместе? В результате мы договорились одновременно вваливать с разных точек в те квадраты, которые надо было гасить, и когда начали вот так работать – это стало для врага адом. Постепенно мы заглушили все места, которые нас беспокоили – и тогда у нас началась совсем другая жизнь. Сепары поняли, что мы мощно укрепились и грамотно отвечаем. У них бывали какие-то одинокие попытки нанести вред, но каждый раз мы их пресекали.
Если говорить о потерях за тот период, пока я исполнял обязанности командира, то в феврале у сепаратистов была попытка захвата посадки в районе Метеостанции, это случилось 26 февраля, тогда погибло три человека: Олег Быков, Владимир Гнатюк, Александр Батенко. 11 бат, который занимал ту посадку, начал отступать – на усиление мы отправили своих бойцов. И они отбились, но вражеская арта попала в окоп, где сидели эти трое хлопцев. А 20 марта, все в том же «Доме рыбака» при попытке остановить вражескую ДРГ, которая туда зашла, погиб наш боец Адам, Максим Ридзанич. Он был командиром взвода снайперов. С ним вместе погиб и солдат Евгений Репин. За период моего командования — это были последние потери.
В целом мы кошмарили терминалы так, что в мае мне по телефону запрещали открывать огонь. Сепары просили перемирие за перемирием. При этом наше командование бегом прилетало проверять, соблюдаем ли мы его.
НАМ УДАЛОСЬ ВЫТЯНУТЬ ТРИ ТАНКА И ОДНУ ИМР, КОТОРЫЕ ЗАСТРЯЛИ ПОД ДАПом ВО ВРЕМЯ АКТИВНЫХ БОЕВ.
Той весной и летом я командовал операцией, за которую впоследствии получил орден Богдана Хмельницкого II степени: нам удалось вытянуть три танка и одну ИМР (инженерная машина разграждения), которые застряли под ДАПом во время активных боев. Один танк «Булат» находился возле метеовышки, с него слезла гусеница. А в другом месте застрял Т-64, еще один «Булат» и ИМРка. Сепаратисты не забрали технику, потому что боялись туда соваться, хотя в принципе машины находились ближе к ним, чем к нам. Был момент, когда машины пытались уничтожить наши ПТУРисты, чтоб они таки не досталась врагу. Но в результате мы начали продумывать операцию по эвакуации.
Одеть гусеницу на «Булат» – процедура громкая, и ее надо было чем-то глушить, поэтому работали сообща: и механики, и арта. Артиллерия давала выхлопы, а механики в это время работали с техникой. И это все надо было рассчитать по времени. За «Булатом» выехало 2 снайпера, три человека прикрытия и три механика.
А чтоб вытащить Т-64, второй «Булат» и ИМР, сначала отправили разведку. Они неделю копали канаву, делая отвод воды, ведь вокруг практически было болото. Потом мы связались с танкистами 93-й бригады, командовал там Дима Кащенко, Кащей, они прислали свою эвакуационную машину для бронетехники и механика. Еще надо было сделать так, чтоб враг не заметил нашу операцию, ведь вокруг чистое поле. Поэтому предварительно каждый день мы кошмарили сепаров артиллерий — приучали к тому, чтоб они в определенное время прятали головы. Первый танк зацепили без проблем, хуже всего было вытягивать ИМРку. Нам пришлось задействовать целых три танка. Один занимался эвакуацией, а чтоб удержать его, к нему цеплялось два других танка, ведь сама по себе ИМРка по весу больше, чем вся техника, что ее вытягивала.
Но чтоб эти три машины туда загнать было придумано такое взаимодействие: за полчаса до эвакуации брат Кащеюшка в районе «Зенита» погнал свои танки – они создавали шум движущейся техники, для того, чтоб враг услышал и отвлекся. И в это время мы запустили свои машины, на которые сепары уже не обратили внимание. В результате они увидели, что мы все вывезли, когда машины были в Опытном. То, что операция удалась – это заслуга многих людей: взвода прикрытия, танкистов, механиков.
Еще одно запоминающееся для меня событие – наступление на Марьинку в начале июня 15-го года. Тогда боевики почти взяли город, а мы, благодаря разведке, понимали, что что-то там намечается. У нас были координаты нескольких их колонн в районе аэропорта, которые, как мы поняли, должны были в качестве подкрепления и второго эшелона врага пойти на Марьинку. Тогда вместе с 93-й бригадой мы кинули арту на тот квадрат, где находилась эта вражеская сила, а наши в Марьинке пошли в наступление. Это было самое большое поражение сепаратистов в 15-м году.
В августе в 90 батальон пришел кадровый комбат, Алексей Лихман. Я вводил его в курс дела и представлял хлопцам как комбата. Из Водяного батальон выводил он. А я плавно отходил в сторону. Но на дембель ушел крайним, после всех, – 25 сентября.
Для меня самое странное и хорошо характеризующие положение дел в армии — когда мы вышли с передка, никто не приехал и не уточнил, как мы воевали, какие видим недостатки, какой опыт готовы передать и так далее. Из Генштаба приехали только с одним вопросом: почему так мало людей хотят остаться на контракте? Но что бы там ни было, я горжусь тем, что принимал участие в борьбе за Украину. Мы знаем гимн, мы стали нацией.
Сейчас, уже имея боевой опыт, я уверен, что нам надо готовить армию для всех видов действий: наступательных, оборонительных, думать, как создать правильный штат. А мы пока что творим тот штат, который не нужен — 250 тысяч людей, половина из которых непонятно чем занята. В военных вузах мы до сих пор преподаем по боевому уставу, который разработан по опыту Второй мировой войны. Но сейчас с этим надо только поверхностно знакомить слушателей военных вузов и академий, как с одним из периодов эволюции боевых действий, но не изучать, как основу. Ведь у нас уже не будет фронтов, а штатные дивизии в полном составе не будут вести боевые действия, сейчас время локальных войн с использованьем новых технологий.
Что касается лично меня, то отвоевав год, я поменял принцип жизни — видя, что человека может не стать за секунду, как-то не хочется спешить жить. Я перестал нервничать, и стал по-другому относиться к семье. Я прекрасно понимал, что им было очень тяжело, пока я служил в зоне АТО, ждать моего звонка, переживать, как там и что. Поэтому сейчас я стараюсь уделить им больше внимания.
ПОМИМО РЕШЕНИЯ НАКОПИВШИХСЯ ПРОБЛЕМ ВЕТЕРАНОВ МЫ СТАРАЕМСЯ ОКАЗЫВАТЬ ВЛИЯНИЕ НА ПОЛИТИЧЕСКУЮ И ЭКОНОМИЧЕСКУЮ ЖИЗНЬ СТРАНЫ.
На данный момент Виталий Баранов возглавляет две организации участников АТО: «Спілка учасників АТО Оболонського району м. Києва» и «Об’єднані війною. 90-й батальйон». Последняя создана в конце 2017 года, туда вошли бойцы 90-го батальона и члены их семей. Обе организации занимаются помощью семьям погибших.
«Основная цель этих организаций — объединение близких людей, для решения накопившихся проблем, для общения, для того, чтобы чаще встречаться друг с другом. За год, проведенный на фронте, эти люди стали больше чем сослуживцы, ведь воюя, хлопцы доверяли друг другу и делились самым сокровенным. И сейчас о многих своих проблемах большинство предпочитают рассказывать только боевым друзьям.
Помимо решения накопившихся проблем ветеранов, мы стараемся оказывать влияние на политическую и экономическую жизнь страны, области, района, города, села, улицы, дома. Многое лучше решать сообща, как говорят, «гуртом добре й батька бити». Кроме этого мы проводим правовые консультации для атошников и их семей. В организацию имеют право войти не только участники АТО, а все кого объединила война.
Также мы хотим наладить более тесную связь с семьями ветеранов, проживающих в селах далеко от больших городов. Важно, чтоб они знали, что не забыты. Я считаю, что такого рода организации должны объединяться, чтоб решение разных вопросов выходило на более глобальный уровень.
15 января прошел конкурс на должность главы Государственной службы по делам ветеранов войны и участников антитеррористической операции, в котором Виталий также принимал участие. По результатам конкурса данную должность получил экс-боец «ПС» Валентин Манько, однако его репутация вызвала ряд возмущений среди ветеранов АТО и представителей общественных организаций. В связи с этим уже прошло несколько собраний, на которых бывшие бойцы требуют не допустить назначения Валентина Манько, а также провести новый публичный конкурс. Если конкурс пройдет повторно, Виталий еще раз примет в нем участие.
«Я пошел на этот шаг, потому что это дает возможность решать вопросы, которыми мы и занимаемся в своих организациях, на более высоком уровне, а это очень важно, ведь их масса. Попытаюсь очень кратко отметить, все, чем я готов заняться, если приду в Госслужбу: это отстаивание перед высшими эшелонами власти прав ветеранов войны и участников АТО; взаимодействие и обмен опытом с ветеранскими организациями за рубежом; взаимосвязь с другими министерствами, на которых также возложена часть защиты и обеспечения бывших бойцов.
Все, что я перечислил выше, можно рассматривать как внешнюю политику. А если говорить о внутренней, то это — прозрачность и доступность к любой информации, касающейся работы службы; объединение и консолидация всех ветеранских организаций в решении возникших проблем, как социальных, так и политических; изучение, сбор, анализ проблем ветеранов войны и участников АТО для быстрого и эффективного принятия решения; разработка всесторонних государственных программ для этих людей; поиск инвестиций для программ развития их бизнеса, с привлечением к различным работам; максимальная помощь в решении социальных и других проблем. Также крайне важно добиваться, чтобы парни, которые готовы идти в политику, принимали участие в выборах разных уровней.
Все это нужно делать срочно, поскольку если ничего не менять, то громко и положительно звучащее название «АТОшник» станет чем-то отрицательным. И кроме всего прочего, есть еще одно очень важное задание — уличать во лжи самозванцев: алкоголиков, наркоманов, мошенников, рейдеров, да и просто продажных людей в форме, дискредитирующих по-настоящему воевавших парней.»
