С.БУНТМАН: Думаю, что начнем разговор об убийстве адвоката Маркелова и журналистки Бабуровой, и о молчании начальства по этому поводу. Андре нам пишет: «Зачем столько истерики? Что изменит очередное лживое и лицемерное заявлении от Путина и Медведева?»
Л.РАДЗИХОВСКИЙ: Не знаю, что изменит очередное заявление от Путина и Медведева, я бы перефокусировал эту проблему. Сегодня были похороны, как известно. Я на них не был, поскольку не являюсь близким человеком ни к одному из погибших, но меня поразило следующее — на похороны пришло от адвоката 300 человек, на похороны девушки – 100 человек.
Сотни человек присутствовали на церемонии похорон Станислава Маркелова на Останкинском кладбище в Москве.
Фото: Reuters
С.БУНТМАН: Это на прощание, потому что хоронить будут в Севастополе.
Л.РАДЗИХОВСКИЙ: Да. Сто человек. Начну с себя – я себя от своего народа не отделяю. Значит, народ полностью это событие проигнорировал – ни начальство, ни Путин, ни Медведев – народ. Народу наплевать. Ни один оппозиционный политик не соизволил отодрать задницу от стула и туда придти. Еще раз подчеркиваю – не начальство. А те самые оппозиционные политики, которые бьют себя кулаками в грудь и рассказывают, какой чудовищный беспредел творится в нашей стране. Дело невеликое. Жизнью рисковать не надо. Достаточно один день рано утром встать, что конечно, не очень приятно, и в московских пробках доехать до кладбища. Вот на фоне этого, гораздо более вызывающего равнодушия, чем вызывающее убийство. Убийство вызывающее. Но состояние общественного мнения, состояние общества характеризует не убийство. Как говорил Глеб Жиглов, состояние преступности в стране характеризуют не преступления, а их раскрываемость. Состояние общества характеризует не то, что убивают, а то, как мы, — я, в частности, — как весь народ, как оппозиционные политики, на это реагируют. Не реагируют никак. В любой европейской стране это были бы стотысячные демонстрации. Когда в Италии была борьба с мафией, с «Каморрой», например, и убивали журналистов, судей, прокуроров, полицейских – выходили миллионные демонстрации. Не сразу — ни за год, ни за два, ни за десять лет. Но хребет мафии в огромной степени надломили. Разумеется, не искоренили и не уничтожили – только в детских сказках что-то ликвидируют полностью. Но общественное настроение было таково, что с этим власть была вынуждена бороться под влиянием общества, и очень много сделать. В нашей стране общественное настроение таково, что у властей ни единой причины – просто ни единой – пошевелить мизинцем. Общество этого от власти не требует, не просит, на власть не давит, а единственная реакция нашего общества – это обычные хамские жлобские высказывания: «чевой-то о них говорят, а нас убьют, никто и не заметит». Совершенно правильно. Пока такое общество – вас убьют, и никто не заметит. Точно так же, как вы сами ничего не желаете замечать:
«Когда бы вверх могла бы ты поднять бы рыло,
Тебе бы видно было, что эти желуди на мне растут»
Но рыло поднять наше общество не в состоянии и не желает, и желуди по этой причине продолжают расти. Так что соучастники – это отнюдь не только власть, которую я, естественно, не оправдываю, но власть ведет себя ровно так, как ей позволяет общество. Соучастники этого общества, то есть, мы все, и отдельной строкой, красной, я бы выделил уважаемых оппозиционных политиков. Потому что на них ответственность больше, чем на мне, больше на тебе, больше чем на всех – вы, ребята, говорите о безобразной, невозможной ситуации, вы критикуете, и делом показываете степень вашей искренности и ответственности. Потому что вы неспособны встать в 8 утра, доехать до кладбища и постоять час или полтора. Вы на это неспособны. После чего вы произносите пламенные речи о том, о сем, о пятом, о десятом – опять же, не удивляйтесь, как воспринимаются ваши речи: воспринимаются не дороже, чем вы сами в них вкладываете. Вот и все. Кстати, между прочим, должен сказать, что я отдельно очень уважаю этих двух погибших людей, которых я не знал и никогда в жизни не видал. А уважаю вот, за что: за то, что я всегда уважаю тех людей, которые способны на то, на что я не способен. Вот я способен, хуже или лучше, писать и говорить. Наверное, умею это делать неплохо, раз зовут и приглашают. Но я не способен рисковать. Я человек физически робкий, а они были люди физически храбрые. Они прекрасно понимали, что они рискуют в нашей стране, безусловно, — они рисковали, шли на это одело сознательно, и вот такой результат их деятельности. Это очень печально. И я в этой связи, немножко по другому поводу, но сегодня как раз вспомнил известное стихотворение Тютчева о декабристах. Тютчев, кстати, осуждал декабристов, но дело не в этом. Оно вот так заканчивается:
О, жертвы мысли безрассудной,
Вы полагали, может быть,
Что хватит вашей крови скудной,
Чтоб Вечный Полюс растопить.
Едва дымясь, она сверкнула
На вековой вершине льдов,
Зима железная дохнула,
И не осталося следов.
Вот это — состояние русского общества что тогда, что сейчас. Есть люди, которые ведут себя смело, которые рискуют, которых убивают. Которые проливают кровь, «зима железная дохнула» — в лице не власти, или не только власти, а в лице всего нашего замечательного общества — «и не осталося следов». Так было и так есть у нас.
Видишь ли, в чем дело – я их не оправдываю. Но есть любимые две поговорки. Первая: «Народ и партия едины. Раздельны — только магазины». Состояние мозгов у начальства и у народа одинаковое, — я в этом глубоко убежден. Нет хорошего народа и плохого начальства. Потому что если бы это было так, то начальство бы менялось. Оно даже при не демократической системе, даже при авторитарной системе зависит от народа. Народ мертвый. Страна мертвая у нас. Общество мертвое. А когда общество мертвое, то начальство вправе дурить как ему угодно. Состояние мозгов начальства не лучше, чем у общества: то же мрачное жлобство. Но состояние мозгов общества не лучше, чем у начальства. И вторая поговорка на ту же тему: «В России две напасти: внизу власть тьмы, вверху тьма власти». Вот два перекоса есть. Одни всегда с пеной у рта защищают власть – за деньги, бесплатно, — не важно: «Власть — последний европеец в России, власть движет, власть лучше, и так далее». Другие всегда защищают народ и общество: «Народ хороший, общество хорошее, проклятая власть душит». Я считаю, что и то, и другое это выписывание индульгенций – или начальству или нам самим. Ну, неправда это. Мертвое население. Кто мешал придти на эти похороны нескольким тысячам людей? Кто мне мешал это сделать? Никто не мешал. Равнодушие. Знаю, что бесполезно, что ничего не изменится, что никому ничего не нужно. Кто мешал тысячам людей это сделать? Их не касается. Мертвая страна.
Ну, что может всколыхнуть? Не дай бог, удар по желудку – это сильно раздражает людей. Потом, чего я опасаюсь, — ну, опасаюсь, не опасаюсь, неважно, не будем давать оценку, — что было в 1988-1989 гг. — мы же все наблюдали, не на Луне были. «Обострение сверх обычного нужды и бедствия трудящихся масс» — Ленин В.И. И чуть-чуть приоткрыли форточку свободы, стали с людьми говорить. Оказалось, что этот истукан, каменная задница власти, трухлявый, никакой он не каменный, сплошное папье-маше, гнилой. И началось вот это шебуршение снизу бестолковое крайне, потому что я прекрасно помню, какие глупости, такие социальные Кашпировские появились, шарлатаны социальные, но не важно. Вот через этих шарлатанов, через это брожение, началось бестолковое, но суечение. Потом появилась надежда. Тогда надежда была очень простая и наивная: скинем к чертовой матери коммунистов и будем жить, как в Америке. Коммунистов не скинули, то есть, подвинули и те же самые коммунисты оказались новым начальством – но формально как бы скинули. Как в Америке жить не стали, и крепко обиделись на Америку, хотя она нам ничего не обещала, вообще-то говоря. Так что может толкнуть людей? С одной стороны, удар по желудку, а с другой стороны вдруг ощущение, что этот каменный истукан никакой не каменный, а очень даже трухлявый, бумажный, из папье-маше, опять же, как Ленин говорил «Стена догнила: ткни и рассыплется». Я боюсь, что если сегодня это произойдет – это, конечно, может произойти, но сегодня не 1988-1989 гг., настроения в стране совсем другие. Настроения, с моей точки зрения, в массе – конечно, они разные, страна большая, люди разные, группы разные, настроения разные, но доминирующий вектор сегодня, во всяком случае – это продолжение той же официальной пропаганды, только в еще более мрачную, еще более агрессивную сторону. Такое совсем тяжелое жлобство. Националистическое жлобство. Которое придавлено общим равнодушием, общей покорностью, общим безразличием – такой общей мертвечиной. Если оно возбудится, проснется и заговорит во весь голос, то я ничего приятного от этих рулад не слышу и не вижу. Поэтому тут оба варианта плохи: плохо, пока общество мертвое, одеревеневшее, каменное, но если оно начнет подтаивать и поплывет огромные социальный навоз в огромном количестве, а накопилось его за эти годы немеряно, то боюсь, что будет еще хуже. Поэтому я ничего оптимистического, честно говоря, не предвижу. Правда, к счастью, жизнь гораздо умнее нас, во всяком случае, умнее меня, и разворачивается такими сторонами, о которых в жизни не подумаешь, как может быть.
Ну, самодовольство трещит, рожа-то уже кривая. Пальцы по-прежнему веером, но они дрожат все время. Совсем другое ощущение, когда едешь вверх и когда едешь вниз. Но что правда, то правда – ни о какой либерализации речь не идет, общество по-прежнему неподвижно. Еще раз повторяю – легче легкого говорить, что это плохо — это плохо. Но если оно начнет двигаться в ту сторону, к которой оно, общество, морально готово сегодня, то это, пожалуй, будет, с моей точки зрения, еще хуже. Во всяком случае, еще опаснее. А для того, чтобы что-то начало двигаться, одно из условий – это падение цен на нефть, — это условие есть. Оно необходимое, разумеется, но далеко недостаточное – нужен еще целый ряд других вещей. Самое главное — ведь когда власть начинают бить. Не тогда, когда она жестокая, не тогда, когда она добрая, злая или хорошая, а тогда, когда она проявляет неуверенность. Когда она, власть, показывает, что сама не знает, что ей делать. Вот когда возникает это ощущение — что власть сама запуталась, что она сама слаба, — «падающего – толкни». Вот тут ее начинают долбить со всех сторон – и изнутри, и снаружи. «Снаружи» — я имею в виду не «снаружи» — американский империализм, а «снаружи» стен власти — кремлевских стен и других стен. Как мы видели. Собственно, в 1988-1989 гг. Поэтому власть у нас всегда держится на честном слове, эта вертикаль всегда «Колосс на глиняных ногах». Но иногда это может продолжаться десятилетиями, а иногда очень быстро падает. Я думаю, что в этом году и в следующем году ничего такого великого не произойдет, но поживем – увидим.