В январе 1995-го и в январе 2000-го российская армия штурмовала Грозный.
«Умирать страшно лишь однажды» — это один из самых впечатляющих и самых пронзительных документов о российской армии и «контртеррористической операции» в Чечне — мемуары, которые написал Борис Цеханович, российский офицер, начальник артиллерией 276-го мотострелкового полка в составе двух дивизионов 122 мм гаубиц и дивизиона 120 мм минометов (36 стволов). 18 лет назад российская армия выпускала по Грозному эшелоны снарядов всех калибров, до 240 мм, бомбила тяжелыми бомбами авиация, весь город был превращен в груды строительного мусора вместе с его жителями.
Это действительно российская правда той войны — Цеханович подробно и детально описывает, как артиллерия под его руководством уничтожает населенные пункты, мирных жителей, любые дома, которые ему кажутся слишком богатыми, как они каждую ночь «бухают» с командиром полка, и начало пьянки отмечают обстрелами населенных пунктов. Конечно, детально описаны и порядки в российской армии, порядок действий, удачные и неудачные бои, массовые не боевые потери, хронический алкоголизм большей части личного состава, всеобщее мародерство. Вот незабываемые фрагменты как Цеханович направляет огонь артиллерии по мирным жителям и упивается своей властью, возможностью убивать спящих ночью невинных людей:
«С бумажкой в руке на ЦБУ зашёл начальник РЭБ дивизии Дима Щипков и сразу направился ко мне.
— Боря, тут мои «слухачи» засекли в полосе действия 245 полка, в населённом пункте Н…ское работу ретранслятора боевиков и через него идёт интенсивный радиообмен между ними. Может, мы сможем уничтожить его? Вот тут, у меня на бумажке координаты.
Мы склонились над картой. Нанесли по координатам точку, которая как раз наложилась на административное здание в центре деревни. Линейкой промерил расстояние от цели до огневых позиций. Дальность конечно предельная, но ничего попытаемся уничтожить. Подготовил данные для стрельбы и начал передавать команду на пункты управления огнём дивизионов:
— Ока, Самара. Стой! Цель 783. По зоопарку. «Курск 7, точно 3».Триста на триста. Расход по три снаряда на орудие. Навести готовность доложить.
Через пять минут с первого и второго дивизиона поступили доклады о готовности.
— Ока, Самара. Цель 783. Залпом, Огонь! — Все в палатке смотрели на меня, а я прислушался. Через несколько секунд донёсся залп одного дивизиона, потом второго. Дальше в течении полуминуты стоял сплошной грохот от беглого огня, который также быстро прекратился.
Из радиостанции послышалось: — Лесник 53! Самара стрельбу по цели 783 закончила. Расход 36. Лесник 53! Ока стрельбу по цели 783 закончила. Расход 36.
Я бросил взгляд на секундомер — полётное время сорок пять секунд.
— Товарищи офицеры, — обратился я к присутствующим в палатке, — Представьте себе. Семьдесят два снаряда сейчас находятся на траектории. В деревне сейчас кто-то гуляет по улице, кто-то ужинает, а кто-то трахает свою жену. Большинство, конечно, спит. Как у Симонова в «Живых и мёртвых» написано: «Никто из них не знал, что они уже поделены на живых и мёртвых». Так и сейчас никто из них не знает, что через несколько секунд 72 снаряда рухнет на деревню и половина жителей уже мёртвые, хотя ещё и живые. — Я замолчал, наблюдая за неумолимым бегом секундной стрелки, а в палатке повисла тишина, нарушаемая лишь работой за стенкой палатки электрического движка.
Щёлкнул кнопкой секундомера: — Всё, ребята. Далеко и ничего не слышно, но снаряды уже упали.
Ещё минуту все сидели молча, мысленно представляя, что сейчас происходит в деревне, потом как по команде зашевелились, заговорили вполголоса. Андрей Аристов снял с печки закипевший чайник, налил в две кружки кофе, щедро добавил туда сгущёнки и с кружками подошёл ко мне. Мы сидели и молча пили кофе. У меня на душе было отвратительно. Одно дело отдавать приказ на применение артиллерии против боевиков, а другое осознавать, что от твоего приказа гибнут совершенно невиновные люди. И страшнее всего, что гибнут дети, женщины и старики. Вот это моё состояние точно понял Андрей, за что я ему был очень благодарен. За это проявление ненавязчивого сочувствия, а главное поддержку».
«- Вот и Наталья Ивановна, рассказала, что сегодня ночью страшный обстрел Алхан-Калы был, половина центра села разнесена, — Саид кивнул головой на представителя Алхан-Калы.
Русская женщина поправила платок на плечах и решительно обратилась к командиру полка: — Товарищ командир, объясните мне, по каким критериям вы выбираете цель?
Никитин до этого сидевший молча, сумрачно слушая противоположную сторону, вскинул голову и твёрдо ответил: — Я не намерен перед вами отчитываться о своих решениях. Я готов выслушать ваши просьбы и пожелания. Что могу решить своей властью — готов выслушать и решить ваши проблемы, что не могу — обещаю передать высшему командованию. — Командир замолчал.
Наталья Ивановна помолчала, потом продолжила: — Вы поймите меня правильно: я директор средней школы, всю жизнь прожила и проучила детей в Алхан-Кале. К сожалению не все мои ученики стали примерными и уважаемыми людьми…
Спецназовец нагнулся ко мне и прошептал в ухо: — Это она говорит про своего ученика, полевого командира Бараева.
…Я так давно живу среди чеченцев, что думаю как они и веду образ жизни как у них, хотя я и православная. Я всей душой за то чтобы быстрей закончилась война и на этой многострадальной земле воцарился мир, но я не могу объяснить своим односельчанам, почему русские обстреливают села, в которых нет боевиков, почему прилетают снаряды, бомбы и убивают мирных жителей, разрушают их дома. Сегодня ночью был самый страшный обстрел, разбито много домов, люди остались без крова, а ведь зима ещё только впереди. Я прошу вас от имени всех собравшихся — прекратите обстреливать села, лучше помогите людям, которые оказались заложниками этой бессмысленной войны. Ведь поймите — мирные жители ни в чём не виноваты.
— Хорошо, — командир прервал затянувшееся молчание, — по деревням, без причины, мы стрелять больше не будем. Но если узнаем, что там боевики, если из этой деревни прозвучит в нашу сторону хотя бы один выстрел, извините, даже колебаться не будем — откроем огонь. У наших солдат тоже есть матери и отцы, которые ждут своих сыновей домой. Свои проблемы решайте сами, у меня и у войск другая задача. Поймите тоже правильно, чем больше вы сами будете оказывать сопротивление бандитам, чем меньше вы будете им оказывать помощи, тем быстрее война уйдёт от ваших селений, тем быстрее придёт власть к вам, которая и будет решать ваши проблемы. Да и беженцы быстрее вернуться в свои селения. А пока обещаю, если не будет нарушений с вашей стороны — никто из моего полка по вашим селениям не откроет огня.
Командир обвёл глазами чеченцев. Саид приподнялся и обратно сел, зачастил, опасаясь что русский полковник сейчас встанет и уйдёт.
— Товарищ полковник, а дрова из Самашкинского леса мы можем брать? А то мы боимся туда заходить, ещё примут нас за боевиков.
— Да, с девяти часов и до семнадцати можете беспрепятственно заготовлять дрова, — видно было, что командиру уже надоело выслушивать бесконечные жалобы местных. За сорок минут переговоров мы выслушали всех представителей и каждый из них докладывал практически одно и тоже — просьбы о помощи и заверения, что боевиков у них нет.
Командир встал, давая понять, что переговоры заканчиваются, чеченцы тоже поднялись и Саид от имени всех представителей пообещал провести завтра же митинги во всех деревнях и проголосовать за российскую власть.
— Борис Геннадьевич, — возбуждённо воскликнул Никитин, — блин, я же совсем забыл, ведь это запланированный группировкой массированный огонь. Говорят, до тысячи стволов будет участвовать.
Действительно, я тоже вспомнил распоряжение начальника артиллерии группировки. Впрочем, в связи с сегодняшней атакой, оно нас не касалось, но в нём говорилось о двух массированных ударов: первый по позициям боевиков в районе Бамута, а второй по всей площади Самашкинского леса, где скрывались несколько отрядов боевиков. Вот и сейчас, все склоны гор за Бамутом кипели от разрывов тысяч снарядов.
— Товарищ полковник, второй то удар будет по Самашкинскому лесу, а вы вчера разрешили жителям Закан-Юрта за дровами в лес сходить.
Командир с досады плюнул на землю и яростно растёр ногой: — Ничего себе, сейчас они за дровами сходят…
В томительном ожидании прошло десять минут и второй массированный удар тяжким молотом обрушился на Самашкинский лес. Снаряды и ракеты равномерно накрыли всю площадь леса, который лежал в пяти километрах от нас и с вершины высоты проглядывался во всех направлениях. Это был первый залп, после которого в течение пяти минут по лесу вёлся беглый огонь.
Снаряды рвались, мощно выкидывая вверх клубы дыма, обломки, а иногда целые деревья. Хотя Самашкинский лес был площадью сорок километров, но тысяча стволов и несколько тысяч снарядов, которые обрушились на лес, свели преимущество огромного пространства к минимуму. На какой бы участок леса мы не смотрели, везде видели вздымающие к небу разрывы. В конце огневого налёта, несколько снарядов всё-таки оторвались от цели и упали среди домов на окраине Закан-Юрта, где поднялась вверх красная кирпичная пыль от попадания снарядов в дома.
Пробыв на высоте ещё минут пятьдесят, мы спустились на командный пункт полка, где нас уже ждало сообщение из третьей роты. К ним с белым флагом пришёл Саид и сообщил, что в то время когда начался обстрел леса, он проводил митинг селян в пользу поддержки российской власти. И именно в толпу упали те несколько снарядов, разрывы которых мы видели. Восемь человек тяжело ранено и Саид просит медицинской помощи».
«- Товарищ подполковник, — я поднял голову и окинул взглядом дежурного телефониста с роты связи, который нерешительно переминался с ноги на ногу у моего стола. Был он из контрактников, прибывших из последнего пополнения. — Товарищ подполковник, я понял что вы сейчас стреляли по Побединскому?
— Да. А что? — Окинул заинтересованным взглядом контрактника.
— Да, я вам пару целей там предложил бы…, — контрактник замолчал, неуверенно поглядывая на меня.
— Ну…, — поощрил я бойца.
— Я, товарищ подполковник, родом с Побединского. В девяностом году закончил среднюю школу и ушёл в армию. Ушёл с радостью, если бы не ушёл, то сбежал бы оттуда всё равно. Вроде бы и родители здесь жили с пятидесятых годов, и я родился там и жил, дружил с местными пацанами из чеченцев. Учились вместе в школе. Вроде бы должен быть с ними на равных. Так нет — всегда чувствовал себя среди них чужим, постоянно терпел от них унижения и издевательства. Видел с каким презрением местные чеченцы относились к нам русским, ко мне, к моим родителем, конечно не все, но многие. Особенно из молодых и борзых.
Я ещё в армии служил, когда узнал что мои родители вынуждены были за бесценок всё продать и уехать в Россию из-за этого. А кому они там нужны простые и из рабочих? Вот до сих пор они и перебиваются в Курской губернии, а я от этой ненависти и воевать пошёл. Скоты они: они всем русским обязаны, а возомнили о себе, что они выше всех. Вот я и предлагаю вам сейчас врезать по некоторым домам.
— Это ты хочешь просто отомстить им за детские обиды или как…? — Я уже с интересом разглядывал двадцатисемилетнего солдата.
— Товарищ подполковник, — контрактник склонился ко мне и понизил голос, — да и хотя бы и за детские обиды отомстить: за то как они меня вылавливали после школы и били. Били не просто, а били ногами, толпой. Причём, старались больше унизить: после того как изобьют в довершении ещё и оплюют. Да…, хочу отомстить и за всех русских, которых они унижали в Чечне. Отомстить и за их гонор. Я хочу на карте показать их дома. Они тогда уже будучи волчатами хороводили и сейчас наверняка, ну просто наверняка в бандитах, и там тоже не в простых боевиках ходят. Я пацаном в школу ходил, а их родители строили хоромы. Причём, точно знал, что их родители не работали, как мои вкалывали. На трудовые деньги такие дома не отгрохаешь. Давайте, товарищ подполковник, стрельнем туда, — связист последние слова произнёс почти умоляюще.
Я долгим взглядом посмотрел на контрактника, который столько лет носил в себе ненависть и пододвинул к нему карту: — Показывай, солдат, снарядов не пожалею…»
Вот как Россия боролась с «сепаратистами». Вот как была уничтожена независимая Чечня. Это и был настоящий террор российской армии, полное уничтожение всего живого.
Разница между действиями российской армии в Чечне, где они просто стирали с лица земли города и села, и действиями украинской армии на Донбассе, где разрушения минимальны, очевидна.
Подполковник Цеханович — на фото, он воевал в Чечне в немецкой каске Второй мировой войны, это не шутка, он сам это подробно описывает в книге. Я помню, я горжусь, так сказать — аж три книги про Чечню написал. Российскому офицеру нравилось чувствовать себя немецким нацистом. И это логично, ведь действия российской армии — это действия нацистов, отличий в книге не видно ни по форме ни по содержанию.
