Первого октября отмечается шестьдесят лет провозглашения КНР. Отмечается с глобальным размахом. «Взоры всего мира прикованы к китайскому пути», – информирует «Жэньминь Жибао». За весь мир не поручусь, но завистливые взоры официальной Москвы и в самом деле прикованы к этому пути уже лет двадцать с хвостиком. Тот секрет, над которым ломали и ломают головы лучшие умы нашей номенклатуры – секрет стремительного роста при отсутствии демократии – вроде как раскрыт китайскими номенклатурщиками-ганьбу.
Возникнув у нас в 80-е годы, миф о «китайском пути», на который и нам надо бы свернуть, но все никак не получается, так и живет в кабинетах, переходя от одних обитателей к другим. «Кто мешал стране пойти по китайскому пути? Кто нам мешал? Кто мне мешал?» Эти вопросы Николая Рыжкова, премьер-министра горбачевской эпохи, задавал себе не один его преемник и не один, конечно, еще задаст. И зря. Зачем мечтать о несбыточном?
Хотя зависть и понятна.
За 60 лет КНР добилась того, о чем старый наш СССР мог только грезить. Если отсчитать 60 лет от окончания у нас Гражданской войны и сравнить место в мире Советского Союза в начале 80-х с местом Китая в 2009-м, то остается только вздохнуть.
В этом году китайская экономика составит не меньше одной восьмой от мировой и больше 60% от американской. Китайский экспорт будет первым в мире (в прошлом году еще был вторым), а китайские валютные резервы гораздо больше любых других уже давно.
Советский Союз, каким его оставил Брежнев, такой хозяйственной мощи достигал разве что в руладах собственной пропаганды. Он давно уже был тогда не догоняющей, а отстающей державой: каких-либо товаров, кроме нефти и оружия, на экспорт почти не предлагал, серьезными золотовалютными резервами не владел и все явственнее начинал влезать в долги перед Западом.
Ну а сегодняшняя Россия, даже после почти удавшегося к началу кризиса удвоения ВВП, уступит в этом году Китаю по размеру экономики вчетверо. А уж производство и торговлю изделиями современного стандарта (кроме отдельных образцов оружия) даже и сравнивать неловко. Правда, средний россиянин все еще живет заметно богаче, чем средний китаец. Но меньше. На семь с половиной лет.
Поскольку большую часть прошлого века и мы, и они прожили при социализме и отчасти даже и продолжаем при нем жить, пусть и каждый по-своему, то вопрос о «пути» действительно возникает сам собой: как бы нам раздобыть их дорожную карту?
Начнем с того, что первые тридцать лет из прошедших китайских шестидесяти достаточно похожи и на наши первые тридцать лет. Те же вехи, что и у нас: коллективизация деревни, потом «большой скачок» (аналог первой советской пятилетки), «культурная революция» (похожая на кадровую чистку у нас в 37-м – 38-м), наконец, смерть вождя, автоматически открывающая новую эпоху. И только после этого все пошло по-разному. У нас через три года после Сталина был XX съезд, а у них через два года после Мао Цзэдуна – 3-й пленум ЦК КПК 11-го созыва (декабрь 1978-го), с которого там и ведут отсчет того, что называют «китайским путем».
Сначала перешли от коллективного хозяйствования к индивидуальному, потом разрешили торговлю и мелкий бизнес, потом – средний, потом – крупный, и за эту вторую тридцатилетку китайский ВВП вырос вдесятеро с лишним, а Китай стал сверхдержавой.
Помнится, при Горбачеве у нас шутили, что для «китайского пути» у нас недостаточно китайцев. И их тоже, конечно. Но главное, что в нашей стране уже не было крестьян. Не потомственных казенных батраков, а таких, кто помнил самостоятельную крестьянскую жизнь.
К этому пришли не сразу. В Отечественную войну колхозники еще надеялись, что колхозы будут распущены. То ли Гитлером, чтобы переманить на свою сторону, то ли Сталиным, в награду за верность. Надеялись напрасно. Гитлер фактически сохранил колхозы, а Сталин и не думал их отменять. Но даже в начале 50-х половина российских жителей все еще были крестьянами, которые изуверски эксплуатировались властями и кормились только с приусадебных участков. Они, безусловно, согласились бы взять нормальные земельные наделы и работать на себя.
Вместо этого с середины 50-х они получили хрущевскую версию социализма с человеческим лицом: эксплуатацию ослабили, все формы самодеятельного крестьянского предпринимательства придушили, в колхозы-совхозы закачивали деньги, колхозникам начали давать государственные пенсии (которых китайские крестьяне в большинстве лишены до сих пор), а потом и паспорта, облегчая этим бегство из деревни (в Китае для сельского жителя переселиться в город и сегодня огромная проблема).
Российским крестьянам стало гораздо легче жить, но российский аграрный сектор после середины 50-х был загнан в социалистический тупик и быстро превратился в мертвую зону. А китайский аграрный сектор с конца 70-х стал фундаментом обновления страны.
Так что первый и последний шанс встать на путь, который потом назовут «китайским», у нас был мимолетным – сразу после смерти Сталина, в 53-м – 54-м, когда первые роли играли сначала Берия, а потом Маленков, а новый генеральный политический курс был еще темой для подковерных споров.
Лаврентий Берия, кажется, был единственным членом тогдашнего советского руководства, который совершенно не верил в социализм. Примирение с Тито, которым он восхищался, предложение прекратить в ГДР социалистическое строительство и многие прочие идеи, которые он успел продвинуть, до того как его свергли и прикончили, говорят о довольно трезвом взгляде на действительность.
Георгий Маленков, премьер-министр с 53-го, уволенный в 55-м, хоть и гораздо более вялый и осторожный, тоже мог бы, по современной китайской квалификации, быть причислен к прагматикам. Недаром в 54-м его венгерский протеже Имре Надь, будущий герой и жертва 56-го, пытался распустить тамошние колхозы.
Но прагматическая политика у нас быстро захлебнулась и начиная с 55-го года сменилась взрывом коммунистического строительства, плавно перешедшим в брежневский застой.
Из Берии с Маленковым не получилось вылепить и одного Дэн Сяопина. И не могло получиться. За что спасибо товарищу Сталину. Если в социальном смысле «китайский путь» был у нас перекрыт в 50-е годы, то в смысле политическом сама его возможность была заранее пресечена еще в 30-е.
Кроме упомянутого сходства, у «культурной революции» и советской кадровой чистки 37-го года было одно различие. Сталин уничтожал старые кадры, а Мао Цзэдун их «перевоспитывал». Их выставляли на позор, заставляли каяться, ссылали в деревню, но обычно не убивали.
Сталин, помимо несметного множества рядовых людей, истребил полмиллиона номенклатурщиков. А в Китае к началу 80-х были реабилитированы 3 миллиона ганьбу, большинство из которых оказались живы. Оттеснив выдвиженцев «культурной революции», они стали мотором «китайского пути». А у нас вождь оставил после себя одних только выдвиженцев, вымазанных в крови предшественников.
Номенклатура с таким прошлым не имела права на прагматизм. Да и не было у нее ни интеллекта, ни политического опыта, чтобы осмыслить существовавшие тогда возможности. Та неравномерная, но довольно глубокая десталинизация, к которой склонялись Берия и отчасти Маленков – десталинизация безо всякой моральной основы, направляемая злодеями первого ряда сталинской эпохи, опиравшимися на убийц рангом помельче, – могла навести остальных только на мысли о близости новой кадровой чистки, а это был именно тот ужас, который они не готовы были пережить во второй раз.
Говорят, призраки глумящихся над ним хунвейбинов заставили старого Дэн Сяопина в 89-м послать танки давить митингующую пекинскую молодежь. Призраки 37-го года сплотили сталинских выдвиженцев вокруг фантастического, но зато идеологически общепонятного хрущевского проекта построения коммунизма за 20 лет.
Дети террора, они же делегаты ХХ съезда, санкционировали десталинизацию в простейшей, номенклатурной, ее версии: что расправа с начальствующими лицами – это преступление, которое больше никогда не должно произойти.
Позднее, уже при Брежневе, коллективный начальственный разум довел эту мысль до логической точки: что и простое смещение начальствующих лиц тоже никогда больше не должно произойти. Принцип пережил творцов и стал частью отечественного номенклатурного генотипа. Властная вертикаль – очередная попытка его воплотить. Ничего не поделаешь, особый путь обязывает. И эти же несменяемые начальники на чистом глазу толкуют сейчас о преимуществах пути китайского, который именно потому и стал долговечной политикой, что правящие там команды регулярно и организованно сменяют друг друга.
Впрочем, в особом китайском пути сегодня все меньше особости. Он ведь наполовину выполнил свою задачу – приблизил Китай к стандартам развитых стран Восточной Азии. А здесь другие заботы и проблемы, которые будут решаться уже иначе. С использованием элементов демократии, например. Значит, есть надежда, что и наша домашняя зависть к «китайскому пути» со временем будет становиться все менее «особой», сливаясь с привычной завистью к Японии, Южной Корее и Тайваню.
Сергей Шелин, независимый обозреватель