Все это веселье, весь этот фестиваль спорта происходит посреди концлагеря

Есть атмосфера фестиваля, другое дело, в какой стране происходит этот фестиваль, среди чего, среди какого концлагеря позорного происходит этот фестиваль.

Это другой вопрос. То, что все население России должно быть осуждено по статье «преступная халатность», то есть элита — за соучастие, а население – за преступную халатность. Это отдельный вопрос. Они ментально на уровне населения, на уровне детей. К ним пришли аниматоры и с ними танцуют. Они танцуют. Какие претензии к детям. Их развеселили – они танцуют. Что там кругом – они дети, они не в курсе. Ни про Сенцова, ни про Дмитриева. Ни про что.

У них только что пенсии откусили. Их только что ограбили. Они танцуют, они веселятся. Это другой вопрос. Ментальность, ментальный уровень. То, что люди добросердечно веселятся, радуются фестиваль, конечно. То, что болельщики иностранные вообще ни в чем не виноваты, они не обязаны ни за Сенцова, ни за Дмитриева. Они приехали гулять сюда. 99 из 100 вообще не идентифицируют страну, в которой они находятся. Они бы так прыгали в Венгрии, Албании. Где угодно. В Португалии. Точно также прыгали бы и радовались жизни. Это отдельные вопросы.

А вот то, что если включить телевизор, не улица, а телевизор и там начинается: мы сделали, Россия вышла… Обыграв две африканские страны, которые третьего и четвертого ряда. Или даже четвертого и пятого ряда. Потому что мы третьего, мы проиграли команде второго ряда, а будем проигрывать команде первого ряда. Мы команда третьего ряда. Это нормально. Мы обыграли команду четвертого, пятого. Это тоже нормально. Мы проиграли команде второго ряда. Это тоже нормально. Ни в том, ни в другом, ни в третьем случае вообще ничего не произошло. Но истерика: мы это сделали, Россия впервые – и так далее. Невозможно. Что значит невозможно, это уже привычно.

У нас все время: давайте ребята, вся Россия ждет. Ну давайте. Ну давайте. Истерика. Эта истерика, привычная для нас. Мы в ней живем давно. Биатлон ли, хоккей ли, футбол. Это сочетание политрука с детским садом. А детский сад на уровне просто, чего спрашивать с детей…

Это огромный пиаровский инструмент, огромная доза наркотика, много кубиков этого наркотика в вену. Прямо в вену. Надежный наркотик, который позволяет сделать и без того слабое на мозг население совсем лежащим и веселящимся. Танцующим.

Уже невозможно. Уже совсем невозможно. Потому что композиция одна, общий пейзаж. В концлагере все это происходит, все это веселье, весь этот фестиваль спорта происходит посреди концлагеря. И администрация концлагеря запустила этот веселящий газ. Делать вид, что этого нет, отделить это, что вот тут отдельно спорт, а отдельно концлагерь не получается. Этот фестиваль происходит в концлагере. И всякий человек, и я в том числе, разумеется, который в этом принимает участие, он укрепляет позиции администрации концлагеря. Вот и всё.

Я не могу сделать из родины, я не могу сделать так, чтобы родина перестала быть концлагерем. В этом смысле из этого концлагеря отпускают, да. Только внутри, правда, не всех, как мы знаем. А некоторых просто убивают. А некоторых сажают. Лучших, кстати говоря. Как всегда. Всякое сравнение хромает, разумеется, когда я говорю про концлагерь. Не будем опять банальности. Я могу отсюда уехать.

Администрация концлагеря сочла возможным это. Когда она… Меня не защищает закон. Никого из нас. Нас не защищает закон. Как защищал бы в какой-нибудь европейской стране. Нас защищает представление сегодняшней администрации о том, что нецелесообразно меня грохнуть, например, или посадить. Будет целесообразно – грохнут или посадят.

Конечно, еще раз, ну что в сотый раз повторять. Да, не Узбекистан. Да, не Северная Корея. И что от этого? Но это даже не Польша. Я уж не говорю об Англии и так далее. И других странах. Это, разумеется, не свободная страна. Это, разумеется, страна с нелегитимной администрацией. Которая, разумеется, идет от праздника к празднику, для которой эти праздники спорта, и Евровидение – это хорошая подпорка для того, чтобы оставаться у власти.

Лучше, чтобы в концлагерь не приезжали… Лучше не пиарить концлагерь. Лучше бы, чтобы обитающие здесь навели на резкость то, что происходит. Потому что за это будут платить если не они, то их дети или внуки. Повторяю, сроки неизвестны, история никуда не торопится вообще. Бесплатно такое не бывает. Не было ни одного случая, чтобы страна, которая ведет захватнические войны, в которой есть политические заключенные, не было ни одного случая в истории, чтобы страна за это тяжело не заплатила.

Каким образом? — есть варианты, но не было случая, чтобы это было бесплатно. Мы будем наказаны. Кто именно, на кого и как это упадет, откуда прилетит этот маятник, каким образом – тоже вариации есть. И варианты есть. Тоже по истории можно посмотреть. Разные варианты. От немецкого до узбекского. Разные варианты этого маятника. Но только бесплатно это не бывает. И здесь весь этот фестиваль, чем дольше он длится, чем сильнее эйфория, чем сильнее наркотик, тем дороже будет плата за выход. Это азбука.Об этом неприлично спорить. Это можно просто понимать или не понимать.

Дальше второй вопрос, о котором мы не первую неделю говорим, заключается в том, что живой человек и в нем понятие родины и вот этого своего, ностальгическое, родное – оно работает. Конечно. И отделить совсем у меня не получается. Ну вот у Бабченко получается, ну ему, правда, помогли. Сильно помогли. Родина помогла очень. Отделить. У меня пока не получается. И я еще способен болеть за этих ребят. Но у них на груди этот прости, пожалуйста, орел. Который насмерть клюет одной головой Сенцова, другой Дмитриева. Насмерть может заклевать. И еще насмерть может заклевать десятки тысяч людей в соседних странах. И победы этому орлу я желать не могу.

Виктор Шендерович