РФ может в течение часа начать полномасштабную войну в Украине, — Генштаб

Об этом в интервью «Фактам» заявил руководитель Генштаба ВСУ Виктор Муженко.

«Особенность российско-украинской войны в том, что в течение одного часа она может превратиться в полномасштабный конвенционный конфликт с привлечением сухопутного, морского, авиационного компонентов и Сил специальных операций. Дислокация войск РФ (ударные соединения сформированы ими вдоль украинской границы, в том числе в Беларуси и в оккупированном Крыму) организована таким образом, что они без особой подготовки могут начинать активные боевые действия», — отметил Муженко.

Согласно данным главы Генштаба, российские подразделения у границ Украины на 70 % готовы к ведению активных военных действий.

«По нашим расчетам и по расчетам НАТО, эти подразделения на 70 % готовы к ведению боев. Вопрос лишь в том, насколько россиянам позволит так действовать обстановка, которая сложится внутри нашей страны. Если здесь возникнет хаос, тогда наступит самое благоприятное время, чтобы такие действия начать», — подчеркнул он.

Муженко напомнил, что интересы РФ в Украине не ограничиваются захватом Крыма и части территорий Донбасса: во-первых, Москва хочет восстановить территорию бывшего СССР, а во-вторых – ей нужен промышленный оборонный потенциал нашей страны.

«Интересы Российской Федерации намного масштабнее, чем захват Крыма и части Донбасса. Они пытаются восстановить территорию бывшего Советского Союза, стать глобальным игроком в геополитике. И на пути реализации этих амбиций у них стоит Украина. Это первое. Второе. России необходим промышленный оборонный потенциал Украины, чтобы максимально нарастить свои возможности. У нас есть предприятия, которые поставляли узлы, агрегаты, системы вооружения для советской, а потом и российской армии. России их сейчас недостает, с этим и связано некоторое торможение программ перевооружения их вооруженных сил. Речь идет о ракетных системах, силовых установках, двигателях кораблей и вертолетов соответствующих классов, которые производятся у нас. Так что у них есть ряд серьезных мотиваций для действий наступательного агрессивного характера», — объяснил Муженко.

P.S.

Весной 2014 года началась новая эпоха в истории современного человечества. Растоптав мировой правопорядок, Россия нагло оккупировала украинский Крым, а потом развязала войну на Донбассе.

После того как руководимые россиянами толпы маргиналов стали захватывать административные здания в Донецке, Луганске, Харькове и других городах, тогдашнее руководство страны объявило о начале Антитеррористической операции на востоке Украины.

Начальник Генерального штаба — главнокомандующий Вооруженными Силами Украины генерал Муженко рассказал о событиях самой горячей фазы войны и о нынешнем состоянии украинской армии.

«На пути реализации российских амбиций стоит Украина»

— Виктор Николаевич, пять лет назад, 14 апреля 2014 года, в стране началась Антитеррористическая операция. Вряд ли кто-то предполагал в ту пору, что она так затянется. Когда лично вы осознали, что эта кровавая драма может длиться столь долго?

— В конце февраля — начале марта, когда уже вовсю развивались события в Крыму, наверное, не все еще понимали, к чему это может привести. Хотя первые решения о возможности взятия под контроль хотя бы части Крыма уже давали понимание, что может начаться в том числе и вооруженное противостояние.

— У нас были шансы отстоять Крым?

— Я и по сей день считаю, что были. И их следовало использовать.

Когда аргументируют, что армии не было, это не совсем правильно. Вооруженные Силы как государственный институт существовали. Но вопрос, в каком состоянии они находились и насколько были способны противостоять возникшим угрозам. Возможности Вооруженных Сил были ограничены. Правда, тут же стихийно возникли волонтерское и добровольческое движения. Именно благодаря им ВСУ смогли выполнять свои функции.

Понимание возможности противостоять российской агрессии на первом этапе оккупации Крыма, наверное, было не у всех. Приведу такой пример. В марте 2014 года создавалась группировка на крымском направлении (на территории Херсонской и Запорожской областей). Мне пришлось ее организовывать и формировать. В ходе работы мы перемещались по югу страны. И вот в середине месяца я прибыл в Одессу, чтобы организовать взаимодействие с Государственной пограничной службой. Мы прилетели на четырех вертолетах (два транспортных в сопровождении двух боевых). Меня встретил командир авиационного погранотряда: «Подполковник такой-то». Когда приветствовал, его рука, которую он поднес к козырьку фуражки, заметно дрожала… Ведь на мне была форма, которая отличалась от общепринятой в тот момент (нам ее выдали когда-то на учениях). Я представился: «Заместитель начальника Генерального штаба генерал-лейтенант Муженко». Он спросил: «Какого Генерального штаба?»

— Ужас!

— Ответил ему: «У нас один Генеральный штаб — Вооруженных Сил Украины».

У людей было словно какое-то оцепенение. Они ожидали, что беспорядки начнутся в Одессе, Николаеве и других местах, и не понимали, как все будет развиваться.

«Именно благодаря волонтерскому и добровольческому движению ВСУ в 2014 году смогли выполнять свои функции», — считает генерал Муженко

— Сегодня обстановка тоже очень тревожная. Путин, по словам экспертов, вполне может использовать весьма благоприятный момент для наступления, ведь в Украине неспокойно. Готова ли сейчас наша армия к сценариям, которые даже вслух произносить страшно? Чем ВСУ способны ответить, если, не дай Бог, начнется масштабная война?

— Особенность российско-украинской войны в том, что в течение одного часа (!) она может превратиться в полномасштабный конвенционный конфликт с привлечением сухопутного, морского, авиационного компонентов и Сил специальных операций. Дислокация войск РФ (ударные соединения сформированы ими вдоль украинской границы, в том числе в Беларуси и в оккупированном Крыму) организована таким образом, что они без особой подготовки могут начинать активные боевые действия. По нашим расчетам и по расчетам НАТО, эти подразделения на 70 процентов готовы к ведению боев. Вопрос лишь в том, насколько россиянам позволит так действовать обстановка, которая сложится внутри нашей страны. Если здесь возникнет хаос, тогда наступит самое благоприятное время, чтобы такие действия начать.

Интересы Российской Федерации намного масштабнее, чем захват Крыма и части Донбасса. Они пытаются восстановить территорию бывшего Советского Союза, стать глобальным игроком в геополитике. И на пути реализации этих амбиций у них стоит Украина. Это первое.

Второе. России необходим промышленный оборонный потенциал Украины, чтобы максимально нарастить свои возможности. У нас есть предприятия, которые поставляли узлы, агрегаты, системы вооружения для советской, а потом и российской армии. России их сейчас недостает, с этим и связано некоторое торможение программ перевооружения их Вооруженных Сил. Речь идет о ракетных системах, силовых установках, двигателях кораблей и вертолетов соответствующих классов, которые производятся у нас. Так что у них есть ряд серьезных мотиваций для действий наступательного агрессивного характера.

Когда сейчас говорят о проблемах в армии, я думаю: то, что было в 2014 году, и сейчас, это, как говорят в Одессе, две большие разницы. Назову несколько цифр. По сравнению с началом 2014 года количество военных частей (бригад, полков, отдельных батальонов и т. д.) увеличилось на 44 (с 99 в 2014 году до 143 в 2018-м), в том числе боевых воинских частей на 33.

В ООС созданы резервы Главнокомандующего ВСУ. Мы обрели опыт формирования оперативного резерва. К концу прошлого года его численность достигла почти 200 тысяч человек.

За пять лет на вооружение принято около 80 образцов вооружения и военной техники, более 150 образцов допущены к подконтрольной эксплуатации; в войска поставлены около 2500 единиц нового или модернизированного вооружения и военной техники; восстановлена исправность более 16 200 единиц вооружения и военной техники. В течение прошлого и этого года военные получили отечественные противотанковые ракетные комплексы «Корсар» и «Стугна», беспилотные комплексы «Аист» и «Фурия», бронированные автомобили. Проведены боевые пуски восстановленных ЗРК малой и средней дальности. Недавно прошли испытания новейших украинских ракетных систем «Нептун» и «Ольха-М». Разработаны и приняты на вооружение минометы калибров 60, 82 и 120 миллиметров и боеприпасы к ним. Продолжается работа по разработке артиллерийских систем и боеприпасов больших калибров. Так что Вооруженные Силы способны защитить страну от внешних угроз и сдержать агрессию на Донбассе.

Безусловно, нам нужна поддержка международных партнеров. Наш курс на НАТО неизменен, и мы об этом постоянно заявляем.

«Россияне не могли поверить, что украинская армия может оказывать такое упорное сопротивление»

— Переходим к следующей теме. Виктор Николаевич, вам ведь пришлось повидать такое, что никакие телерепортажи или статьи передать не в состоянии. Ребята-фронтовики признаются, что плакали на войне. От боли потерь, отчаяния, бессилия что-либо изменить. У вас доходило до слез?

— Знаете, предрасположенность к какой-то сентиментальности почувствовал не во время активных боевых действий, а уже после. Особенно во время торжественных мероприятий, когда дети погибших воинов получали награды за отцов. Самый свежий пример. Недавно вдове сержанта Андрея Коноплева (погиб 23 января 2015 года вблизи села Никишино Донецкой области. — Авт.) вручали Звезду Героя Украины. Она вышла получать ее вместе с сыновьями. И вот пятилетний мальчишка, которому мама отдала награду, поцеловал эту Звезду и тихо сказал: «Слава Украине!» Строй из нескольких сотен военнослужащих дружно ответил: «Героям Слава!» Это не могло не вызвать слез.

Нам надо думать о будущем этих детей. Сможет ли этот ребенок через пять или десять лет повторить свои слова и с гордостью показывать награду отца? Или, может, уже будет иное восприятие отцовского подвига? Не случится ли, что человек в военной форме будет бояться показываться на улице из-за осуждения сограждан? Вдруг информационная политика будет сформирована так, что сознание людей перевернется? Считаю, что это может стать, пожалуй, самым страшным.

Мы-то знаем, через что прошли, чего нам это стоило. Боевые потери на сегодня — это 2536 погибших. И у каждого из них есть родители, семьи, родственники, друзья.

К сожалению, у нас в стране подача информации тенденциозна — в интересах тех или иных партий, олигархических групп и т. д. Нет единого понимания ни угроз, ни перспектив, ни прошлого, ни новейшей истории.

Я недавно выезжал в одну из бригад. В разговоре с контрактниками поинтересовался: «Вы знаете историю своей бригады?» Они стали с гордостью говорить, что эта бригада с «брендом», что это одно из самых лучших боевых соединений. Но на мой вопрос, что в ней происходило в 2014-м, не ответили. А ведь были и отходы, и побеги, и переход некоторых бойцов на территорию РФ. Перешедших на той стороне подвергали соответствующему психологическому воздействию и спустя время возвращали назад.

 Пять лет Вооруженные Силы Украины защищают суверенитет нашей страны. Благодаря мужественным, отважным, смелым воинам большинство из нас не замечает, что в стране идет война…

— Переход к россиянам носил массовый характер?

— Не сказал бы. Но в истории отдельных воинских частей такие негативные случаи были. Например, в июле 2014 года из 72-й бригады перешли больше четырехсот человек. Мы как раз взяли под контроль почти всю нашу границу, за исключением 40−50 километров от Изварино до Пархоменко (это восточнее и юго-восточнее Луганска). И тут начались обстрелы с российской территории. Мы предполагали, что будет такое, но не думали, что они могут настолько цинично поступить — вести огонь по людям, которые не могут им ответить. Если бы мы начали в ответ стрелять по территории соседней страны, это в условиях необъявленной войны дало бы агрессору повод для широкомасштабного вторжения, а к адекватному реагированию Украина тогда не была готова.

В подразделениях возникла очень серьезная психологическая напряженность. Люди не выдерживали. Они считали, что лучше перейти на территорию РФ (им это постоянно предлагали в эсэмэсках).

Есть еще один момент. Почему общество мало знает и мало понимает, что было в начале войны? Потому что мы (наверное, это было ошибкой) старались тогда не освещать свою деятельность, понимая, чем это грозит близким тех, кто сражается на фронте.

Только когда 3 июля меня назначили начальником Генерального штаба, многие узнали, что, оказывается, генерал Муженко еще с мая руководит АТО. На той стороне ходили слухи, что операцией командует какой-то натовский генерал — то ли польский, то ли американский. Они не могли поверить, что украинская армия может оказывать такое упорное сопротивление. А уж тем более вести активные наступательные действия, какие мы вели в июне-июле.

Россияне не понимали, в каком состоянии наши Вооруженные Силы. Им тоже «ездили по ушам»: украинской армии нет, она полностью разбалансирована, деморализована и не может им противостоять. Но это было не так. Поэтому они и находили себе оправдание, мол, против них воюют натовские войска, какие-то наемники и т. д.

Этот информационный вакуум тогда заполнили добровольческие подразделения. Потому и сложилось в обществе мнение, что на первом этапе государство защитили только добровольцы. Это, мягко говоря, не совсем соответствует действительности и значительно умаляет роль Вооруженных Сил.

Причем почему-то добровольческое движение ошибочно ассоциируется именно с батальонами МВД. Да, они тоже внесли свой вклад. Но в Вооруженных Силах и батальонах территориальной обороны ведь тоже были добровольцы. И немало — почти 40 тысяч человек.

Да, есть заслуга добробатов МВД, тут без вопросов. Но я могу сейчас сесть с представителями любых добровольческих батальонов и на карте показать, где в тот период воевало какое подразделение ВСУ и где были добровольцы.

«У вас есть шанс зайти в Иловайск. Туда россияне не сунутся»

— Вы недавно написали в «Фейсбуке», что история не прощает ошибок. Какие ошибки совершили вы? Или еще рано об этом говорить? Ведь именно ваше имя связывают с Дебальцевским и Иловайским котлами.

— Само слово «котел» — это продукт российского агитпропа, это штамп, который был вложен в сознание и общества, и частично военнослужащих.

Да, имело место оперативное окружение, как говорят военные. Были серьезные проблемы с доставкой боеприпасов, поэтому мы их доставляли воздушным транспортом. И летчики, понимая, что заходят в зоны поражения, осознанно шли на этот риск. Это тоже подвиг. Но он почему-то не нашел отражения ни в сознании, ни в информационном поле.

У многих возникают вопросы. Особенно когда кто-то пытается свои ошибки переложить на плечи руководства Вооруженных Сил и Антитеррористической операции.

Операцию в Иловайске проводили батальоны Министерства внутренних дел. Ни один из них не входил в состав сил и средств АТО. То есть де-факто и де-юре (в первую очередь) мы не имели права отдавать им какие-либо распоряжения.

Так получилось, что генерал Хомчак, который командовал сектором «Юг», остался в Иловайске и взял на себя руководство процессом. Хотя должен был руководить первый заместитель министра внутренних дел, который просто отошел в сторону. Достаточно было одного из офицеров штаба Хомчака, который обеспечивал бы взаимодействие с добровольческими батальонами. Был запрос на помощь по бронетехнике. Мы смогли передать одну механизированную роту 51-й бригады.

Я был против операции. Она нам ничего не давала в той ситуации. Иловайск — крупный железнодорожный узел, через который осуществляется движение в Макеевку и дальше на Донецк. Но мы тогда уже взяли под контроль Кутейниково. То есть перерезали железную дорогу южнее. После этого с точки зрения военной логики смысла штурмовать Иловайск не было никакого.

Однако сложилось мнение, что ВСУ там все подстроили чуть ли не специально (хотя такого не было!), чтобы дискредитировать добробаты. Поэтому началась демонизация (опять же наше неумение построить правильную информационную политику) Муженко, Назарова, министра обороны Гелетея, а затем уже армии как таковой и политического руководства страны. Но до сих пор до конца в той трагедии никто не разобрался. Не знаю почему. Хотя все материалы — планы, документы — есть. Я, в частности, дал массу подробных интервью о ситуации лета 2014 года. Могу сказать, что мы выполнили тогда все, что от нас требовалось, имея тот ограниченный ресурс, который был.

— Кстати, понимание, насколько долго продлится война, пришло как раз после Иловайска, — продолжает генерал Муженко. -Тогда мы поняли, что нечем закрывать бреши в обороне, что необходимы дополнительные силы и средства.

Нам нужно было время, чтобы восстановить боеспособность подразделений, привести их на позиции и сформировать новые части. Потребовался почти год, чтобы сгруппировать и создать систему управления из отдельных батальонов и даже из батальонов кадровых бригад, которые действовали на разных направлениях, причем с разрывом в 200−300 километров. Мы даже в начале 2015 года ее еще не имели. Шел процесс. Россияне понимали, что если нам дать полгода, будет еще труднее. Поэтому и возникла ситуация января-февраля 2015 года.

Дебальцево я считаю успешной оборонительной операцией. Это не моя оценка. Так говорят иностранные военные. Например, американский генерал Кларк сказал, что это была самая успешная и самая тяжелая операция этой войны. Ведь выход из окружения крайне сложно организовать. Но мы провели его успешно, чем подорвали наступательный потенциал россиян. После этого, по нашей информации, в Российской Федерации прошло совещание Путина с силовиками. Те ему заявили: «Без авиации преодолеть украинскую оборону сегодня мы не способны». Это тоже была оценка.

— Можно по-разному воспринимать произошедшее, — говорит Виктор Муженко. — Да, мы отошли, отвели войска. Для народа же успех — это когда взяли под контроль новые территории, продвинулись вперед. Нет, иногда успех — когда остановлено движение противника вперед. После Дебальцево россияне сделали еще одну попытку пойти вперед — 2 июня 2015 года в районе Марьинки. Это крайнее наступление закончилось для них полным провалом. После этого никаких попыток активных боевых действий уже не предпринималось.

Во время Дебальцево мы еще раз осознали, что противостояние переходит в затяжную форму. Как раз прошел второй «Минск», где говорили о контроле границы со стороны международных организаций (но до сих пор этот вопрос не решен, что показало их неспособность влиять на ситуацию решительным образом).

Кстати, недавно я был в Хорватии. Меня интересовало, каким образом проводилась операция «Буря», а перед этим «Молния». У нас же многие ратуют за хорватский сценарий. Так вот, в нем не было выхода хорватских войск на границу с Сербией. Этот вопрос был решен при содействии международных организаций. Тогда и пошел процесс мирной интеграции приграничных районов, имевших границу с Сербией, в состав Хорватии. Все остальные анклавы находились в середине, то есть были изолированы. Не было возможности поставки туда вооружения, техники и людских ресурсов. Это один нюанс.

Второй — соотношение сил и средств. В операции «Молния» соотношение в пользу Хорватии было один к шести по личному составу, по разным видам вооружения — один к трем, четырем, пяти. В операции «Буря» соотношение по личному составу было один к пяти. Это при том, что регулярная армия границу не переходила. В противном случае могли последовать серьезные санкции. А России никто такого ультиматума не выставил. Международные организации сейчас не контролируют украинско-российскую границу.

«Если в Украине возникнет хаос, тогда для России наступит самое благоприятное время, чтобы начать активные боевые действия», — говорит Виктор Муженко

— На первом этапе войны я дал интервью и сказал, что через месяц мы закончим АТО (оно датировано 31 июля 2014 года. — Авт.). Сейчас такие прогнозы не делаю, — продолжает Виктор Муженко. —  Реально мы могли бы все завершить, если бы не вмешалась Россия, нанося сначала артиллерийские удары и обстреливая из реактивных систем залпового огня нашу территорию. А позже ввела регулярные Вооруженные Силы — без знаков распознавания. Подтверждение — пленные, которых мы захватывали. Это и десять десантников 98-й воздушно-десантной дивизии, и российские военнопленные, погибшие при выходе колонны из Иловайска.

Меня обвиняют в том, что я вел какие-то непонятные сепаратные переговоры с россиянами, что я договорился о тех коридорах прохода. Скажу, что да, переговоры такие были. Я несколько раз общался с начальником Генерального штаба Российской Федерации Герасимовым и с его первым замом генералом Богдановским. Но! На конечном этапе, когда они предложили нам выход без вооружения, я им четко сказал: «Мы такие условия не примем».

Почему наши потом пошли по тем маршрутам — вопрос. Я тогда генералу Хомчаку говорил: «У вас есть шанс зайти в Иловайск. Туда россияне не сунутся». Россияне же понимали, что у них ограничено время пребывания на нашей территории. Если все затянется, это будет представлено как реальная агрессия, последуют соответствующие санкции, осуждение мирового сообщества.

У нас был шанс снова вернуться в Иловайск и продержаться там. Группировка войск была для этого достаточной, были достаточные запасы. Россияне, помня, что они наделали в Грозном, никогда в Иловайск не пошли бы и в затяжные бои не ввязались бы. Я уверен, что жертв могло быть в разы, а, может, и на порядок меньше. Были еще варианты. Но все получилось так, как получилось… Причем всю вину переложили на руководство Вооруженных Сил и АТО. Хотя это в корне не соответствует действительности.

Еще один момент. Иловайская операция была для тех, кто ее планировал, чем-то вроде компенсации за то, что где-то за неделю до этого мы взяли под контроль северную часть Ясиноватой. Мы передали территорию Национальной гвардии, которая оттуда в ту же ночь вышла. И когда встал вопрос возвращения на свои позиции в Ясиноватой, поступило предложение: «А давайте лучше возьмем Иловайск». Люди не понимали общей обстановки. Они задумывали таким образом поставить жирную точку в АТО. Кто-то из этих «героев» рассчитывал, что получит соответствующие дивиденды на выборах в Верховную Раду или при расстановке кадров в Вооруженных Силах. Есть немало версий, как и кем это все организовывалось. Они подтверждаются и не подтверждаются.

Но лично у меня очень много вопросов. Как выходили подразделения? Как выходили отдельные группы людей? Почему мы их искали по трое суток, а они потом появились совсем в других местах? Там не все так просто. Так что требуется серьезное изучение всех нюансов, чтобы можно было сделать окончательные выводы. Наверное, для кого-то еще не время обо всем полностью рассказывать.

Еще ведь была угроза, что россияне пойдут на Мариуполь. К тому же шли бои в Луганском аэропорту, и это тоже было одно из основных направлений. Мы не могли создать какую-то мощную группировку, хотя планировали. Потому и предлагалось людям вернуться в Иловайск и держать там оборону. А мы туда подтянули бы две десантно-штурмовые бригады — 79-ю и 95-ю. Но они уже подошли после того, как все случилось.

— Я всерьез боюсь настоящей гражданской войны, не приведи Господь. Сейчас в этой непростой ситуации можно предсказать с десяток сценариев, и каждый из них вероятен. Мы считаем армию своей защитой. Очень страшно, если в армии вдруг начнется шатание.

— Думаю, такого не будет. Эта структура специфическая. Люди понимают, что такое приказ. Они ведь граждане своего государства.

Кстати, вот интересно, почему посылы, которые озвучивают некоторые политики, совпадают с теми, что раздаются из Российской Федерации и с оккупированных территорий. Что для них важнее — безопасность государства, существование его как такового или желание удовлетворить свои амбиции? Причем независимо от того, куда это все заведет — Украина окажется в составе какого-то межгосударственного образования или ее вообще поглотят. Не понимаю, почему люди так поступают. И, поверьте, если я не понимаю, то насколько это может понять обычный военнослужащий? Так можно дойти до полного разбалансирования Вооруженных Сил.

Я неоднократно заявлял, что мы однозначно за конструктивную критику. Мы ее воспринимаем и реагируем по возможности, независимо от кого эта критика исходит. Но мы против манипуляций.

«И сейчас не уверен в полной безопасности — и своей, и семьи»

— В 2017 году проходил мировой флешмоб против суицида. Эта акция началась в США, где, согласно статистике ежедневно 22 бывших военных совершают самоубийства. В Украине тоже поддержали это движение. Военные, волонтеры, ветераны АТО отжимались перед камерой 22 раза и выставляли видео в соцсетях. То же сделали и вы. Причем очень легко. Как поддерживаете физическую форму?

— Занимаюсь, когда относительно спокойная обстановка (спокойной она не бывает, потому что каждый день у нас и раненые, и погибшие). Прочитал на днях, что одна из ошибок действующего президента в том, что он оградил людей от войны. Они не понимают, что у нас идет война и что она не прекращалась. Запомнил интервью одного военнослужащего, взятое на вокзале. Парня спросили: «Вот вы приехали в мирный Киев. Какие у вас ощущения?» Он ответил: «Когда мы на Донбассе, у меня ощущение, что вместе с нами воюет вся Украина. А тут — что мы тут никому не нужны».

Так вот, когда есть возможность, раннее утро посвящаю спорту. Плаваю, занимаюсь в зале, недавно стал теннис осваивать, верхом даже езжу. Лошади — это отдушина. Постоишь рядом — и весь негатив куда-то девается.

— Вы пять лет несете персональную ответственность за армию воюющей страны. Это ведь еще и личная драма.

— Моя жена до сих пор помнит, как передали в новостях, что Муженко убит под Авдеевкой. Я об этом узнал через несколько дней, поскольку как раз был в районе Донецкого аэропорта. У нас не было ни времени, ни возможностей звонить домой, смотреть телевизор, читать соцсети.

Летом 2014 года мне сообщили, что семью необходимо куда-то увезти, потому что моим близким грозит опасность. Позже такое повторилось еще не раз. Как должен поступить человек? Я на фронте, семья здесь. Знаете, я и сейчас не уверен в полной безопасности — и своей, и семьи. А в перспективе вообще не понимаю, о чем можно говорить, учитывая процесс демонизации меня и все нападки, все уголовные дела, которые в отношении меня были открыты. Не только в Российской Федерации.

Как можно чувствовать себя, если в харьковской полиции больше года назад открыли уголовное производство в отношении генералов Муженко и Назарова о превышении нами служебных полномочий? Знаете, в чем обвиняют? В том, что весной 2014 года, когда еще не были урегулированы в правовом отношении действия Вооруженных Сил и формат АТО не предусматривал применения ВСУ, я взял на себя ответственность и дал команду на открытие огня и применение войск. И никто это дело не собирается закрывать. А в перспективе как с этим быть?

И я ведь такой не один. Практически в отношении всего высшего командования Вооруженных Сил подобное происходит. В целом уголовные производства открыты на восемь тысяч военнослужащих. Около тысячи находятся сейчас в тюрьмах. Самое интересное, что некоторых обвиняют в том, что они применили насилие в отношении тех, кто нам противостоял в 2014 году. Ведь сейчас ситуация простая: человек может приехать с оккупированной территории, написать заявление где-нибудь в Северодонецке — и в отношении меня или кого-то другого будет возбуждено уголовное дело. Так трактует сегодняшний закон.

Я несколько раз высказывал тезис, что Вооруженные Силы, которые защищают государство, должны быть полностью уверены, что и государство их защитит.

Вот вы спрашиваете, как можно выдержать пять лет такое давление. Вы же понимаете, в каком состоянии находится человек. А люди выполняют задачи. Нам крайне важно знать, что нас поддерживает весь украинский народ, а только не какая-то его часть.

Мне пришлось два раза выступать в парламенте. Первый раз в сентябре 2014 года. После иловайских событий я должен был доложить о линии соприкосновения, зафиксированной Минскими договоренностями. Пришел в зал, а там на всех креслах прикрепили плакаты: «Муженко — убийца». Это было растиражировано всеми СМИ. У меня пропало всякое желание общаться с депутатами.

Второй раз — когда была предпринята попытка пройти через Керченский пролив (25 ноября 2018 года в российский плен были захвачены 24 моряка. — Авт.). Моих ответов в наэлектризованной аудитории парламента никто не хотел слушать. Кто-то крикнул: «Смотрите, как он уважает депутатов». Я ответил: «Так же, как вы уважаете военных».

Я даже не думал, что здесь, в Генштабе, и в воинских частях были включены телевизоры и все смотрели, как выступает главнокомандующий Вооруженными Силами. И вот военные увидели, как в парламенте воспринимают и меня, и ВСУ. Во время войны, о которой, наверное, многие депутаты забыли!

А что было бы, если бы мы не принимали таких решений в 2014 году, даже выходя за определенные правовые рамки, которые были урегулированы позже — через две недели, через месяц? Надо было взять на себя ответственность. А теперь мы являемся козлами отпущения, на нас спускают всех собак. Такое отношение влияет на всю обстановку в армии, деморализует и давит психологически на каждого, кто обязан принимать решения. Но люди же понимают: если не мы, то кто?

Так что злые языки пусть говорят. Может, потом оценят. Впрочем, вопрос не в оценке. Вопрос в существовании нашего государства. Исторически доказано, что можно разгромить любую армию, но покорить народ нельзя, если он един и если он сопротивляется. Это должно формироваться в сознании всего нашего общества. Но пока почему-то этого нет.

«Меня потом президент спросил: «Как ты вообще это выдержал?»

— Вы могли предположить в каких-то самых дерзких юношеских мечтаниях, что станете главнокомандующим армией великой страны?

— Специфика военной службы как раз и предусматривает подготовку именно к обороне своего государства и народа. Кому-то «не везет», он попадает в период между войнами. А кому-то «везет». Наши молодые офицеры (командиры взводов, рот) уже имеют опыт боевых действий. Они могут расти как профессионалы.

Первые впечатления и опыт я получил в Ираке в 2003—2004 годах. Потом было несколько поездок в Афганистан и в другие контингенты. Именно в Ираке у меня сформировалась способность принимать решения и пришло понимание, что за каждым из них предусматриваются какие-то действия. И то, что, во-первых, эти действия не всегда бывают успешными, во-вторых, не всегда проходят без потерь. То есть я в 2014 году психологически был готов (не скажу, что полностью) к принятию таких решений и к соответствующему восприятию обстановки.

Я не рассказал еще о таком явлении, как паника. Это страшная вещь. 11 июля 2014 года был первый массированный огонь российской артиллерии по нашим силам. Это было в Зеленополье. Скажу, что там сыграл свою роль фактор беспечности. На открытом месте без углубления были установлены палатки, были включены мобильные телефоны.

23 человека погибли (19 из ВСУ и четыре пограничника), 93 были ранены. 158 человек мы вывезли в госпиталь. Позже поняли, что около 60−70 из них — это те, кто просто поддался панике.

Еще пример. В ночь на 13 августа Степановку (село вблизи Саур-Могилы, контроль над которым перекрывал пути поставок вооружения, техники и личного состава противника — Авт.) панически покинули отдельные подразделения 30-й бригады. Это, кстати, и стало одной из предпосылок Иловайска. Так вот, многие из сбежавших до сих пор полностью не восстановились. Многих начинает «тіпати», говоря украинским языком, едва при них заговаривают об автоматах, пулях, стрельбе.

Когда во время Дебальцево все кричали: «Отводите войска, вы убийцы», я понимал, что отвод может превратиться в паническое бегство, которое нам нечем прикрыть. Это не мультик или инфографика, где можно запросто все переставить. Некоторые моменты не просчитываются. Мы ведь не по «Фейсбуку» воюем. Мы понимали, что паника может привести к тому, что войска остановятся не в Славянске или Харькове, а гораздо дальше.

А в Киеве в то время шли митинги, блокирования то Администрации президента, то Верховной Рады, то Министерства обороны. То шины жгли, то кричали «мамы военнослужащих», которых мы потом увидели в окружении главаря боевиков Захарченко. Вот тут как раз и проявляется способность человека брать на себя ответственность. Я тогда предлагал: «Кто-то понимает лучше? Берите и делайте».

Я вам даже больше скажу. Однажды в тот период услышал на фронтовом совещании вопрос: «Вы скажите когда?» Я переспросил: «Когда что?» — «Когда покидать Украину?» Я ответил, что мы с нашей земли никуда уходить не собираемся.

Меня потом президент спросил: «Как ты вообще это выдержал?» Я ему благодарен за то, что он меня тогда поддержал. Об этом сложно рассказывать. Просто я знаю тех, кто принимал решения, кто был в теме, кто встал на нашу защиту.

Так что нам нужно сильное гражданское общество, которое способно понимать такие моменты и требовать открытых расследований, насколько это возможно. К сожалению, у нас это пока не получается.

В завершение скажу вот о чем. 75 процентов выполнения задач военной операции отводится на проведение скрытых мероприятий и только на завершающем этапе точку ставят войска. То, что происходит сейчас на улицах некоторых украинских городов, имеет четкие признаки специальных операций РФ. В Военной доктрине страны-агрессора сказано: «Война может вестись с внедрением стратегии непрямых действий. Это могут быть мероприятия по дестабилизации в политике и экономике стран, по организации внутри государств ситуаций так называемого „управляемого хаоса“, при косвенной или прямой военной поддержке вооруженных оппозиционных сил для завоевания власти нужными политическими силами».

Главное беспокойство сейчас вызывает неопределенность внутри страны. Но я должен констатировать: Вооруженные Силы будут выполнять свои конституционные задачи независимо от тенденциозных заявлений и амбиций разного рода политиков. Однажды уже была попытка свернуть Украину с европейского пути. Не нужно повторять такие ошибки впредь. Обратной дороги нет.

Ольга БЕСПЕРСТОВА