Игорь Юргенс об экономическом пессимизме и реализме

В Давосе российский премьер определился — один мир, один кризис. После Давоса стало ясно, что правительство Владимира Путина не исключает резкого падения экономики страны в ближайший год. Но о масштабах катастрофы говорят не государственные чиновники, а председатель совета директоров банка «Ренессанс капитал», член бюро правления Российского союза промышленников и предпринимателей (РСПП) Игорь Юргенс.

Игорь Юргенс возглавляет Институт современного развития (ИНСОР), который эксперты называют либеральной «фабрикой мысли» при президенте Медведеве

Юргенс возглавляет Институт современного развития (ИНСОР), который эксперты называют либеральной «фабрикой мысли» при президенте Медведеве. О том, чем разговоры в кулуарах форума в Давосе отличаются от официальных речей, об экономическом пессимизме и реализме, о температуре финансового кризиса в России и мире  говорим с Игорем Юргенсом.

— На самом деле, речь идет о том, что я рассказал Financial Times. Почему-то на следующее утро стали говорить, что я это говорил в Давосе. Нет, я это говорил Financial Times, но в Москве.

— Как вы все-таки оцениваете, почему вы это сказали раньше, чем этого не сказали государственные чиновники? Это потому, что невозможно уже было это скрывать или это была такая возможность им потом выглядеть чуть лучше? Потому что когда эксперты говорят довольно активно, а вы не последний из них, то, может быть, потом государственным чиновникам легче признаваться в несчастьях.

— Я, знаете, не знал их графика. Я не знал о парламентском часе, я не знал о других вещах. Я, не скрою, обобщал какие-то свои мысли, мысли своих коллег в институте тем, чтобы какие-то из них предложить премьеру для его выступления, что-то, видимо, было востребовано, что-то нет. Но, просто так получается, что приходят люди, ваши коллеги, в данном случае из Financial Times, задают острые вопросы. Я стараюсь не врать и могу вам повторить вкратце, что я им сказал, что: «Уважаемые коллеги, с моей точки зрения, то, что я видел из государственных наработок, то, что я видел из размышлений наших высоких чиновников, которые занимаются кризисом и которые занимаются им действительно серьезно, 24 часа сутки, там есть люди, там происходит обмен мнениями, там сбор информации из губерний и всякой такое, то есть никто не сидит на печке, в носу не ковыряет. Там все серьезно». Так вот, тем не менее, я сказал, что эти люди, мне кажется, должны, как риск-менеджеры, просчитывать несколько вариантов событий и, как нас учил когда-то Карнеги, считай самое плохое, если выйдет хорошее, то уже тебе как-то легче. Вот самый плохой вариант, который возможен, если посчитать покупательную способность населения, которая будет падать в случае закрытия значимого количества наших предприятий в металлургии, лесообработке и ряда других смежных отраслей, покупательная способность сжимается процентов на 15, а она являет собой приблизительно 50 процентов того, что составляет из себя вот этот драйвер ВВП, то есть то, что составляет в конечном итоге валовой внутренний продукт. Экономисты, которые значительно более точно, чем я, знают, как эта формула выводится, мне сказали, что самый плохой вариант — это минус 10 процентов падения ВВП, самый хороший вариант во второй половине года, если целый ряд факторов зарубежных и внутренних сработает, — плюс 3 процента ВВП. «Вот в этой вилке, я думаю, — сказал я, — и работают прогнозисты правительства, которые докладывают это Игорю Ивановичу Шувалову, как руководителю кризисного штаба, а дальше министры и аппарат правительства, аппарат президента вырабатывает различный сценарий реакции на это». Я этой точки зрения и придерживаюсь.

Анна Качкаева