Благовещенск. День России. Ни одного русского человека ВИДЕО

P.S. Журналист о поездке на Дальний Восток: «Я единственный не говорил по-китайски»

В поезде «Владивосток – Москва» на Дальнем Востоке России преимущественно ездят теперь китайцы, а построенные когда-то вдоль дороги населенные пункты вымирают.

Об этом рассказал российский журналист и политический обозреватель Сергей Пархоменко в программе «Суть событий» в эфире радиостанции «Эхо Москвы».

«Я ездил в Нижнеудинск из Иркутска в знаменитом поезде «Владивосток – Москва». Ну, правда, маленький совсем кусочек, всего 500 километров. Но этот самый поезд битком набитый китайцами теперь. Я, по-моему, в вагоне был единственный человек, который не говорил по-китайски, так что это теперь довольно специфическое такое средство передвижения», – сказал он.

По словам журналиста, самым сильным его впечатлением от поездки из Иркутска в Нижнеудинск вдоль Транссибирской дороги стало количество людей, которые живут в брошенных вагонах.

«Люди жмутся к этой дороге, потому что там много неосвоенной земли, много пустой, много просто тайги. И люди как-то стараются возле этой дороги держаться. А не всегда есть там в чем держаться, потому что довольно часто ты видишь, что поселки и станции, платформы и разъезды, которые когда-то были построены вдоль этой дороги, которые, как бусины, на эту дорогу нанизаны, они развалились, рассыпались, сгнили, истлели и пропали, их нет», – отметил он.

Пархоменко подчеркнул, что видел многочисленные развалины цехов, ангаров, складов, пакгаузов, водокачек и станций.

Вот это тоже мысль, которая все время тебя посещает, когда ты видишь эти многочисленные развалины. Какие-то бывшие цеха, бывшие ангары, бывшие склады, бывшие пакгаузы, бывшие какие-то водокачки, бывшие станции. Ты смотришь на это и думаешь: но ведь это же кто-то когда-то построил, это же когда-то было новое. Вот это вот, что теперь пребывает в руинах, вот это вот, что теперь зарастает кустами и деревьями, вот это вот, что теперь, совершенно очевидно, брошено и не используется – кто-то же когда-то это построил. Может быть, сто лет, может быть, теперь уже сто пятьдесят лет назад, когда строилась Транссибирская дорога.

«Очень много там маленьких таких полустанков. Ну, собственно, на этом полустанке ничего нет, кроме его номера. Вот стоит табличка такая ржавая отвалившаяся на одном гвозде: платформа четыре тысячи семьсот пятьдесят какой-нибудь километр. Вот и вся станция… И на этих тупиковых ветках стоят вагоны, брошенные много десятков лет тому назад и совершенно уже, что называется, вросшие в землю. И в них живут люди. И это довольно частая история. И ты видишь, что они даже пытаются как-то обжить это. К этим вагонам, например, часто бывают пристроены дощатые крылечки, чтобы можно было подниматься и входить в эту вагонную дверь. Или окна в этих вагонах забиты фанерой. Иногда ты видишь, что кто-то там дощатый сортир рядом построил на улице. Иногда видишь какие-то следы того, что там есть дети: или стоит коляска, или какой-то маленький велосипед возле этого крылечка, или какие-нибудь мячики валяются, или детские игрушки, что-то такое», – поделился наблюдениями журналист.

Он добавил, что вначале удивлялся, что люди живут в ржавых вагонах, но потом увидел, что это довольно распространенный в тех местах образ жизни.

В общем, пока ты проезжаешь мимо – поезд там идет не очень быстро, прямо скажем, поэтому успеваешь разглядеть – видишь, что, видимо, здесь есть дети. И видишь, что это здесь очень давно, потому что между рельсами выросли уже кусты и деревья. Видно, что эти вагоны привезли сюда очень много лет тому назад. Ну, и они ржавые совершенно, это тоже видно.

Вот так живут люди. И когда ты видишь это первый раз, как-то немножко удивляешься: надо же, ух, смотри – в вагонах живут! А потом видишь еще и еще, опять и опять – и выясняется, что это, в общем, довольно распространенный в тех местах способ жизни.

«А тем временем читаешь где-нибудь или потом приезжаешь на станцию, где есть интернет, и залезаешь в телефон, и смотришь какие-нибудь новости, и видишь историю, например, про то, что Ротенбергу мяса не докладывают, что вот, ужасное несчастье, как-то наметился сбой в финансировании строительства Керченского моста в Крым и из-за каких-то бюрократических проволочек – жалуется компания «Стройгазмонтаж», которая ведет это все строительство, – вот повисли между небом и землей 65,4 млрд рублей… Ну, вот очень сильное впечатление читать об этом, глядя на эти вросшие в землю вагоны и представляя себе жизнь этих людей».

«Это свидетельствует не только о бедности, это свидетельствует не только о том, что государство бросает этих людей, не помогает им и так далее, а еще о том, что люди смиряются с этой жизнью, и что, в общем, конечно, те, кто оказываются в таком положении – это люди, которые удовлетворились этой жизнью, это люди, которые не стали искать другого, которые остались там, не уехали, не попытались найти какой-то работы.

Работу, наверное, найти можно в стране. Ну, может быть, не в этих местах. В этих местах не очень понятно. Вот я приехал в Нижнеудинск этот самый и спрашиваю: скажите, а чем живет, собственно, ваш город? Город в пятистах километрах от Иркутска и чуть больше, чем в пятистах километрах, от Красноярска. В общем, примерно посередине между Иркутском и Красноярском. Кругом тайга.

У вас тут что есть? – спрашиваю я. Мне говорят: кондитерская фабрика. – О’кей, хорошо, кондитерская фабрика. И что, вот город кормится этой кондитерской фабрикой? – Нет, нет, что вы! Это просто вот у нас тут делают зефир, еще что-то, вкусный мармелад. Вот как-то нам приятно покупать своего собственного производства. – А еще-то у вас что есть? Ну, вот люди, которые меня там любезно встречали и помогали, из администрации города, они так немножко задумались и говорят: ну, бюджетники. – В каком смысле бюджетники? – Ну, вот у нас есть большая больница.

Действительно, там в центре города есть большая районная больница, по сравнению со всем остальным городом производит сильное впечатление просто размерами своей территории. Ну, видно, что, наверное, много народу на ней работает. Школы есть, куда привозят детей из окрестных районов. Точнее, не районов, а вот окрестных каких-то деревень. Нижнеудинск этот сам – районный центр. Тоже, наверное, работает много народу.

Вот жизнь этого города. Живут они на бюджете, живут они на том, что там есть служащие. А вот есть почта, а вот есть Сбербанк, а вот есть Собес, куда пенсионеры приходят за пенсией. А вот, собственно, весь город-то и живет на том, что он обслуживает сам себя, вот на том, что государство что-то такое понемножечку платит этим людям просто за факт их существования, они с этим смиряются.

И некоторые из них оказываются вот еще и в таком положении, когда и жизнь в городе Нижнеудинске покажется им богатой, обеспеченной, уверенной и со всех точек зрения удачной. Почему эти люди не уезжают оттуда? Почему они не ищут работы? Почему они не ищут занятия? В тех местах найти трудно, а сдвинуться с места и подвинуться куда-то далеко не каждый может, не каждый готов проехать тысячи километров в поисках какой-то, что называется, лучшей доли.

Конечно, все стараются куда-нибудь спровадить детей. Конечно, все мечтают о том, что дети здесь не останутся. Конечно, все мечтают о том, что дети поедут в большой город – может быть, в Иркутск, может быть, в Красноярск, может быть, в Новосибирск, может быть, в Екатеринбург, который, по их параметрам, не безумно далеко, хотя на самом деле это тысячи километров. Чита – тоже тысяча километров. А то, глядишь, кто-нибудь там до Москвы или до Петербурга доберется.

Все мечтают увидеть своих детей, уехавших из этих краев. Это, конечно, зрелище довольно тяжелое. А ведь это только середина нашей с вами страны, она еще потом простирается довольно далеко».

Расстояние от Нижнеудинска до некоторых городов, км

*До станции Анзёби.

**До станции Лена.

Жителям приграничных городов соседней с российским Дальним Востоком провинции Хэйлунцзян власти разрешили рожать до трех детей, что на одного ребенка больше установленного ограничения в Китае.