Можно ли вместо спорта сделать науку предметом национальной гордости, как изменит страну президент Путин на новом сроке, – объясняет психолог и публицист Леонид Радзиховский.
– Леонид Александрович, какие события были, по-вашему, главными в 2017 году?
– Больших политических событий в ушедшем году я, честно говоря, не заметил. Пожалуй, самое знаковое – это был год столетия революции. Знаковое в этом то, что, собственно, никакого столетия и не было. Никого оно не заинтересовало, не зацепило. Малейшее живое, заинтересованное отношение к событиям умерло. Россия – самая, наверное, исторически повёрнутая страна в Европе, у нас только и говорят, что об истории, мы живём исключительно прошлым, но при ближайшем рассмотрении выясняется, что это прошлое – такая же мёртвая картонная декорация, как и настоящее.
– А вы как себе представляли юбилей революции?
– Я никак не представлял, потому что понимаю, где живу. Но если бы страна была живая, то она и отмечала бы это как событие живое. И относится это и к событиям сегодняшнего дня, и ко всем событиям вчерашнего дня.
– Мне кажется, это не относится, например, к событиям Великой Отечественной войны, их обсуждают в последние годы очень живо.
– Вы имеете в виду дебильные наклейки «можем повторить» и «спасибо деду за победу»? Или бесплатную раздачу ленточек, которые неизвестно зачем висят? Или шествие с портретами родственников – казённо мотивированное? Никакой живой мысли это в себе не несёт. И никакого чувства. Это просто ритуал, лишённый всякого содержания.
– Советский Союз в этом смысле был живой? Годовщины Великого Октября праздновали очень бурно.
– Конечно, Советский Союз был более живой. Некоторая прослойка людей ненавидела революцию и зло обсуждала её на кухнях, но были и люди, которые к этому достаточно живо относились. С другой стороны, конечно, 99 процентов воспринимало это как точно такой же мёртвый и бессмысленный ритуал. Но было некоторое количество и тех, которые искренне считали, что да – это великое событие, это создание справедливого строя, спутник, Гагарин, большая наука и так далее. Может, это покажется странным, но такие люди были. Их реально это интересовало.
– Представители всех категорий, которые вы назвали, живы, некоторым даже не очень много лет. Что с ними произошло, почему у них изменилось восприятие событий?
– Потому что страна умерла.
– Советский Союз – да. Но потом, в 1990-е, всё было довольно так живенько.
– В 1990-е было живенько, а в нулевые и десятые стало мёртвенько.
– Кто это сделал?
– Ну, не Путин же лично. Это сделали коллективно. Как происходит такое – на этот вопрос история не может ответить тысячи лет. Придумали всякие словечки – пассионарность, ещё какие-то. Они тоже ничего не объясняют, это просто слова. Мы видим, что произошло. В 1990-е годы многим людям было очень тяжело, многим – очень весело, у многих открылись невиданные перспективы – и это открыло в них ту самую пассионарность. Была какая-то конкуренция. Не только в экономике, но и в политике. Потом это всё как-то устаканилось. Потому что в природе бесконечного бурления быть не может. А устаканиваться бурление может по-разному. Может перейти в воспроизводящуюся конкуренцию и в то, что называется стабильным развитием. А может превратиться в стабильную остановку. Мы быстро, незаслуженно быстро, разбогатели в начале двухтысячных. Отчасти это было связано и с тем, что к этому времени создали какой-то рынок. Но потом началось омертвение: сначала – идеологическое, политическое и социальное.
– Когда это началось?
– Ну, день тут ведь не назовёшь. Но происходило это довольно любопытно. В 1990-е годы группа бесноватых граждан – кургинянов, прохановых и других – были значительно живее, чем они же потом, когда они стали победителями. Потому что у таких людей своих мыслей-то нет, у них вообще ничего своего нет. У них есть злость воевать с противником – либерастами, америкосами, кто там ещё. Но воевать хорошо, когда есть с кем воевать. А они стали победителями. Потом пришли государственные чиновники, которым вообще всё безразлично. И они эту злобную истеричную идеологию сделали идеологией государственной. Тем самым они её омертвили. Дальше она прошла несколько стадий. Сначала – стадию поднимания с колен. И такой торжественной мести Западу: видите, как мы поднялись!
– Это нулевые годы?
– Да, нулевые. Потом – стадию великого самодовольства: вот мы какие! Потом это самодовольство перешло в агрессивное хвастовство. Оно становилось всё более хвастливым и всё более агрессивным, по мере того как основания для него всё больше исчезали. Перрон поехал назад, а пассажир всё больше и больше наклоняется вперёд. Когда Россия действительно росла экономически, изменялась социально, в начале двухтысячных, это хвастовство хотя бы имело под собой основания. Дальше чем больше мы отставали – тем выше становилась планка казённого хвастовства великой духовностью, великим президентом и так далее. Чем тоньше был пьедестал – тем выше становилась фигура на нём.
– Вы же психолог. Вы знаете, что так и должно быть: чем меньше для хвастовства причин – тем более пышным цветом оно расцветает. Помните, у Толстого? Человек – это дробь, у которой в числителе то, что он собой представляет, а в знаменателе то, что сам о себе думает.
– Да, обычно так и бывает. Поэтому, я думаю, к той коленно-суставной позе, в которой мы оказались, когда встали с колен, придётся вернуться обратно. Пьедестал сосем истончится – памятник упадёт. Перрон уедет – и пассажир шмякнется на рельсы. В этот момент закончится это мёртвое существование, этот анабиоз лжи. И наступит пробуждение.
– И что – появится жизнь?
– Появится. Я не знаю, когда это произойдёт, но она появится.
– Следующий срок президента Путина будет последним, и…
– Я так не думаю.
– Да?
– Пример с Олимпийским комитетом символический. Ровно то же самое, но на другом уровне, происходит во всём: всадник перелетел через лошадь. Упав, он начинает это осознавать. Дальше экспансия невозможна ни физически, ни психологически, двигаться некуда. Дальше ругаться с Западом невозможно. То есть можно одну и ту же ругань повторять до бесконечности, но это скучно, неинтересно. А перейти на следующий уровень нельзя, потому что там уже драка. На драку никто не пойдёт. То есть Путин долго резвился, не задавая себе вопроса, чего он хочет. Вот я их оскорбляю, ругаю, влезаю в их выборы, а чего я хочу? Он не хочет восстанавливать Советский Союз, он не хочет превращать страну в сверхдержаву. То есть хочет, но понимает, что это невозможно.
– Тогда ради чего всё?
– Игра ради игры. Она им очень нравилась. Им нравилось дёргать господ в пробковых шлемах за нос. Подойти – и как жахнуть, чтобы пробковый шлем полетел на другой конец комнаты. Но они стоят, рот разинув. Вспомните знаменитую «мюнхенскую речь»: стоит Путин – и режет от двух бортов в середину. А они сидят, рожи перекорёжили, лапками в кресла вцепились, ножки свели – и смотрят на него, как кролик на удава. А он их – и так, и сяк, и по фейсу, и под дых… И что? И ничего. Но пришло время – и это упёрлось в стенку: мы их разбудили. Запад – он же психологически слабенький. У них там выборы, люди меняются. Но мы в конце концов сумели разбудить и этот Запад.
– Разве не этого и хотели?
– Нет. Хотели как раз играть до конца. Хотели без конца шевелить травинкой у них в носу, чтоб они чихали, чихали, чихали, а мы хохотали, хохотали, хохотали… И вдруг они стали ворочаться и приподниматься. И что? За что боролись, на то и напоролись. И теперь перед гражданином Путиным стоит одна задача: отступать на всех фронтах. Только отступать надо вперёд.
– Это как?
– А вот так. Отступать, но с гордым видом победителя. Вот это и есть задача Путина на ближайшее время. Потому что наступать дальше некуда, упёрлись лбом в стенку. Поэтому – продолжая ругаться и хвастаться, надо пятиться, пятиться и пятиться.
– А внутри страны что будет делать президент на новом сроке?
– Это тоже непонятно. Вроде бы, по практике, до сих пор было так: начинается закручивание гаек на внешнем фронте – начинается оно и внутри, а если заканчивается экспансия внешняя – кончается и внутренняя. Как будет на этот раз – судить трудно. Если он начнёт откручивать гайки – это смертельно опасно. Он слишком хорошо помнит, что было с Горбачёвым. Начнёшь откручивать – тебя самого «открутят». Не откручивать – это очень трудно в условиях идеологической войны с Западом и сокращения кормовой базы внутри страны. Потому что когда база сокращается, надо громко орать. Как только орёшь потише – встаёт вопрос, на каком основании вся эта компания наверху сидит. Так что срок этот для Путина будет самым трудным из всех его сроков. Помните, что написал Пастернак – как бы о президенте Путине? «Но старость – это Рим, который взамен турусов и колес не читки требует с актера, а полной гибели всерьез. Когда строку диктует чувство, оно на сцену шлет раба, и тут кончается искусство и дышат почва и судьба».
Беседовала Ирина Тумакова